«Светлый ручей» вернули в безопасное русло

На Новой сцене Большого театра после трехлетнего отсутствия возобновились показы балета «Светлый ручей» Дмитрия Шостаковича в постановке и хореографии Алексея Ратманского. Рассказывает Татьяна Кузнецова.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Любимый публикой и знаковый для труппы Большого театра «Светлый ручей» (см. справку и “Ъ” от 21 апреля 2003 года) исчез из репертуара три года назад. Его автор Алексей Ратманский, гражданин США, с 2009 года живущий в Нью-Йорке и выступивший против СВО, не продлил лицензию на постановку. Вслед за «Светлым ручьем» Большой театр был вынужден снять с афиши и остальные его балеты. Валерий Гергиев, возглавивший Большой в 2024 году и санкционировавший возвращение балета, вероятно, ориентируется на практику советских времен: однажды поставленный спектакль принадлежит не хореографу, а театру. В результате в программке под названием спектакля вместо автора лапидарно указано: «Сценическая версия Большого театра» — будто «Светлый ручей» создавался всем миром. Алексей Ратманский в день показа «Светлого ручья» опубликовал в социальных сетях возмущенное письмо, в котором яростно обрушился на артистов (впрочем, не упомянув гендиректора Большого).

Стоит отметить, что «Светлый ручей» Ратманского труппа всегда танцевала (и танцует) с видимым удовольствием — это подлинный Клондайк для артистов всех рангов. По обилию заметных ролей «Светлый ручей» сравним с «Дон Кихотом» Горского, который появился в Большом столетием раньше и тоже стал знаком возрождения московской труппы. В обоих комедийных спектаклях кордебалет — не безликое «тело балета», но живой участник действия, а исполнитель эпизодической роли имеет шанс затмить премьеров. Этим исконно московским спектаклям, рассчитанным на яркость актерской игры и размашистость танца москвичей, грозит лишь опасность «отсебятины» артистов, жаждущих раскрасить выразительную и самодостаточную хореографию излишним комикованием и заигрыванием с публикой.

В двух увиденных корреспондентом “Ъ” составах «Светлого ручья» перемешались солисты, участвовавшие еще в премьере 22-летней давности, артисты, введенные в спектакль в 2010-е, и новички-дебютанты.

Странно, что среди репетиторов балета не значились те, кто работал еще с господином Ратманским, но, надо признать, разные поколения артистов составляли вполне слаженный ансамбль, причем новички иногда оказывались точнее опытных коллег. Скажем, в беспроигрышной роли Классического танцовщика, который во втором акте переодевается Сильфидой и заигрывает с влюбленным Дачником, дебютант Артем Овчаренко явил больше разнообразия, чем опытный Владислав Лантратов, упорно подчеркивающий нежелание своего персонажа ломать комедию в юбке и на пуантах. Однако в кульминационных моментах — диагонали яростных па-де-ша и серии заполошных ферме — неистовый Лантратов был совершенно неотразим.

Роль Петра, готового бросить скромную жену ради столичной балерины, была самой уязвимой еще со времен премьеры: артистам трудно давалась безыскусная простота сельского агронома, потерявшего голову, но не растерявшего обаяния. Актерскую неуверенность танцовщики обычно компенсировали танцами — у этого персонажа самые эффектные мужские прыжки и вращения. На технику уповал и дебютант Егор Геращенко, фальшивый в актерской игре; однако корявость стоп и заметные усилия при прыжках сделали эти упования тщетными. Дебютировавший во втором составе Алексей Путинцев был превосходен в обеих ипостасях: его простодушный неловкий агроном оказался подлинным виртуозом классического танца.

Жену Петра, «затейницу Зину», танцевали худенькие моложавые балерины, работающие с 2003 года. Тем не менее Анна Никулина, чья «цыплячья» нерасправленная спина предательски выдавала ее возраст, умудрилась «проглотить» львиную долю нюансов, составляющих изюмину фирменной хореографии Алексея Ратманского; и безукоризненность ее фуэте не смогла искупить актерских потерь. А вот Анастасия Сташкевич не упустила ни малейшей детали — ни в танце, ни в общении с другими персонажами, с особым блеском и юмором станцевав «злобную» вариацию Зины, разгневанной неверностью мужа.

Роль Классической танцовщицы, по сюжету переодевающейся в мужчину, была отдана дебютанткам. В женской ипостаси Елизавета Кокорева — изящная, быстроногая, точная, с легким прыжком и свободным шагом — превзошла Элеонору Севенард с ее грубоватой стопой и нещедрыми природными данными. Но превзошла лишь в танце: в образе столичной примы породистая петербурженка Элеонора выглядела гораздо убедительнее, и, что неожиданно, в роли травести тоже. Ее галантный кавалер, отлично исполнивший «мужскую» вариацию, оказался не в пример состоятельнее егозливо-кокетливого мальчика-девочки Лизы Кокоревой.

Жизнерадостный динамичный «Светлый ручей» при всех раскладах остается в выигрыше: актерские просчеты лидеров можно интерпретировать как преимущества, а второстепенные персонажи вполне искупают недостатки главных.

Блистателен Вячеслав Лопатин в роли Гармониста — сельского донжуана. Уморительны Дачник с Дачницей — и ветераны Анастасия Винокур с Алексеем Лопаревичем, и непохожие на них Екатерина Беседина и Юрий Островский. Очень хороши оба Тракториста, по-разному забавны Школьницы, одинаково боевиты Доярки.

Впрочем, сравнениями занимались завсегдатаи. Основная часть зрителей явно видела этот балет впервые — настолько непосредственно реагировала на сюжетные перипетии и мужика в пуантах. К удивлению корреспондента “Ъ”, на свой знаменитый комедийный хит Большой не сумел привлечь публику — много билетов не было раскуплено, несмотря на щадящие цены. Впрочем, театр не обескуражить: на 11 апреля назначено возвращение «Пламени Парижа», еще одного балета Алексея Ратманского. Теперь тоже «сценической версии театра», но все-таки с именем постановщика Василия Вайнонена — благо в двухактный спектакль инсталлированы 18 минут его хореографии 1932 года.

Татьяна Кузнецова