Смерть в апельсинах
В «Новой опере» представили свежую постановку Татьяны Багановой
На сцене «Новой оперы» состоялась мировая премьера спектакля «Кармен в моей голове». Татьяна Кузнецова полагает, что женская попытка увидеть события новеллы Мериме глазами Хосе удалась не вполне, в отличие от самого спектакля, темпераментного и страстного.
Фото: Коммерсантъ / Евгений Разумный / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Евгений Разумный / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Евгений Разумный / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Евгений Разумный / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Евгений Разумный / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Евгений Разумный / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Евгений Разумный / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Евгений Разумный / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Евгений Разумный / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Евгений Разумный / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Евгений Разумный / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Евгений Разумный / купить фото
Идея заказать постановку «Кармен» целиком женской команде принадлежит Антону Гетьману, директору «Новой оперы», в составе которой с 2022 года состоит «Балет Москва». Не просто команде — команде лидеров: хореограф Татьяна Баганова, композитор Настасья Хрущева, сценограф Лариса Ломакина, художник по костюмам Галя Солодовникова. Общая установка: забыв про Бизе, начать с чистого листа. И действительно, ничего оперно-балетного, экзотично-романтического, патетически-свободолюбивого нет в этом многолюдном, замешанном на эротическом саспенсе спектакле, в котором действуют всего два персонажа, Кармен и Хосе, но продублированные дюжину раз.
Впрочем, количество мужчин в серо-голубых пальто, напоминающих шинели, удвоено хором, задающим тон действию своим напряженным стаккато еще в прологе. Количественное преобладание Хосе призвано утвердить его главным героем, равно как и цитата из «Кармен», трижды выкрикнутая танцующим протагонистом: «…ибо невзлюбил этот прекрасный город с его гвадалкивирскими купальщицами». Едва ли ее вспомнят даже записные любители Мериме, а между тем впечатляющей сценой массового купания «нагих» обитательниц Кордовы, еженощно приводящих в сексуальное возбуждение все мужское население города, и открывается танцевальная часть спектакля: женщины, сбросив кроваво-вишневые платья (спереди целомудренно закрытые, сзади — с треугольным вырезом чуть не до копчика и разрезом едва не до попы), погружаются в оркестровую яму, пенящуюся целлофановыми волнами.
Настасья Хрущева доводит сценическое возбуждение до исступления заполошным скрежетом виолончели, визгом и хрипами двух скрипок, металлическим звоном рояльных аккордов — все 60 минут спектакля ее музыка определяет не только атмосферу, но и драматургию действа. Хореограф и композитор словно пишут единую сценическую партитуру гендерного противостояния, вечного и повседневного. Современность темы подкрепляет декорация универсального города: серо-розовый двор-колодец, словно увиденный разом с двух ракурсов, явно вдохновлен графикой Маурица Эшера. Впрочем, «лежачие» окна и двери боковых конструкций остаются на периферии зрения, поскольку самые важные события — погони за ускользающими Кармен, сексуальные схватки, их обессиленные завершения — происходят среди фронтального переплетения лестниц, закоулков и проемов. Хореограф Баганова с толком использует вертикальные конструкции, подчеркивая экстремальность танца, его то сбивчивый, то мерный ритм, и скрывая прямолинейность задач персонажей за калейдоскопичностью мизансцен.
Решение размножить Кармен, разделив проявления ее нрава между тремя солистками и кордебалетом, кажется спасительным (скажем, в балетной «Кармен-сюите» найти ту самую, единственную после Майи Плисецкой так и не удалось). Но хотя в программке значатся «Кармен в тоске», «Кармен в маниакальном упорстве», «Кармен в ярости» и еще с пяток контрастных Кармен, запоминается лишь одна: маленькая, ловкая, гибкая, живая, неугомонная Дарья Комлякова. Остальные артистки с разной степенью убедительности проявляют некий женский демонизм и эротическую притягательность. К счастью, хореограф избежала типовых балетных пошлостей вроде покачивания бедрами, извивов стана, томных перекатов по полу и прочих иллюстраций любовного соития. Женщины здесь — охотницы. Оценив свою жертву и обессилив ее одним движением бедра, они переходят в атаку — так, что даже в больших рондах адажио и пируэтах (Баганова здесь не чуждается и вполне классических комбинаций) сквозит нарастающая ярость любовного поединка.
Но стилистических заимствований в спектакле немного. Татьяна Баганова использует собственный, причем непривычно скупой, язык, когда говорящими становятся каждый сустав, дающий конечности нужный поворот, и каждое сокращение / растяжение мышц, заметное в специально подобранном ракурсе. Увы, этого выразительного аскетизма не хватило на финальный дуэт, в котором Кармен руками и ногами наотмашь молотит своего Хосе, так что его убийственный ответ под роковые удары барабана (явная перекличка с прокофьевской смертью Тибальда) выглядит чистой самозащитой. Однако мужчины в спектакле отнюдь не пассивны. И сольными страданиями не обделены (особенно пластичен и точен главный Хосе — Андрей Лега), и эффектными мизансценами вроде попытки вырваться из женского плена: солист с разбега словно пытается перескочить через рампу, выпрыгивая все выше и выше, но каждый раз невидимая лонжа отбрасывает его назад.
Естественно, что спектакль про Хосе не заканчивается гибелью Кармен. Разъяснение авторской интерпретации — в финальной арии на слова знаменитой баллады романтика Китса «La Belle Dame sans Merci» — про инфернальную деву-погубительницу и ее жертву-рыцаря. А мощным языческим финалом можно считать явление гигантской фигуры Смерти в кокетливом венке над маской-черепом и пикантном оранжевом бюстье. Острым ножом под церемонно звенящие звуки менуэта она срезает апельсиновый покров с ребер исполинского кринолина. И бездыханные тела мужчин — жертв сладострастного безумия вываливаются из прорех, разметывая раскатившиеся по сцене оранжевые плоды — символ солнечной Испании. Хотят того женщины-авторы или нет, но задуманная ими история загубленной жизни влюбленного солдата оборачивается нехитрой моралью с феминистским оттенком: «Не шути с огнем — обожжешься». Зато раскаленная атмосфера их спектакля способна воспламенить надеждой, что самостоятельная жизнь отечественного современного танца все же не угаснет под кринолином изоляции.