За длинным углем

Российские шахтеры не относятся, как в советское время, к самой высокооплачиваемой категории граждан, но и касками на мостах уже не стучат. Россия наращивает и добычу, и экспорт угля.

АЛЕКСЕЙ БОЯРСКИЙ

По тундре, по железной дороге

Билеты на прямой рейс Москва--Воркута закончились, пришлось лететь 2,5 часа до Ухты, а оттуда еще 14 часов ехать на поезде по тундре до Воркуты. Места легендарные — олицетворение ГУЛАГа. Именно здесь бежали зеки из знаменитой песни. Песню помнят многие, а вот чем занимались зеки в Воркуте — вряд ли. Еще в начале ХХ века здесь было открыто крупнейшее за Полярным кругом угольное месторождение — Печорский бассейн. И первыми шахтерами, фактически построившими Воркуту в 1930-50-х годах, были политзаключенные. Только в 1953 году курирование местных разработок передали из системы МВД Министерству промышленности. В 2003 году объединяющее все местные шахты ОАО "Воркутауголь" вошло в состав металлургического холдинга "Северсталь". Собственно, ничего удивительного в этом нет: под коксующийся уголь Воркуты и строились сталелитейные мощности Череповца, которыми владеет "Северсталь". Сегодня после проведенной модернизации Воркуте есть чем похвастаться даже перед Кузбассом, добывающим 60% российского угля. В Воркуте находится самая глубокая в России шахта "Комсомольская" (1200 м) и самая производительная в Европе шахта "Воргашорская" (дает более 9 т угля в минуту). Сам же город — остатки былой роскоши. Строительство жилья здесь явно остановилось в 1970-х. Да и для кого строить? Из прежних 200 тыс. населения осталось меньше половины. О ГУЛАГе напоминают кресты на мемориальном кладбище да ТЭЦ, которую, по утверждению местных жителей, строил еще Солженицын (она и правда упоминается в "Архипелаге ГУЛАГ"). По дороге на шахту "Воргашорская" встречаем брошенные пятиэтажки — шахтерские поселки вокруг Воркуты сильно поредели. Город и поселки — оазисы в тундре: вся небогатая растительность в виде деревьев и кустарников завозная. Автомобильных дорог в тундре нет: отправляющийся в отпуск на собственном автомобиле везет его на железнодорожной платформе до Ухты. При таких условиях город, как и в советские времена, остается в жизни большинства промежуточным пунктом: шахтеры по выходе на пенсию перебираются в места с более мягким климатом. "В советские времена шахтеры на Кузбассе зарабатывали 600-1000 руб.,— говорит наш водитель.— А здесь 600 руб. получал шофер автобуса, а шахтеры — до 2 тыс. руб. Могли себе позволить слетать в Сочи выпить пива и сразу назад". Если это правда, неудивительно, почему сильнее всех возмутились именно воркутинские шахтеры, когда угольную отрасль перестали дотировать. Это они в 1998 году несколько месяцев стучали касками на Горбатом мосту у Дома правительства России, требуя отставки президента Ельцина.

Сегодня по сравнению с девяностыми жизнь работников шахт стабильна и обеспеченна, хотя и не дотягивает до советского шика: по словам руководства "Воркутауголь", средняя зарплата на предприятии 55 тыс. руб., заработок шахтеров — 60-80 тыс. руб. В Сочи за пивом не сгоняешь, поэтому и нет этих авиарейсов, которые здесь вспоминают с тоской. Самолеты из Воркуты сейчас летают только в Москву и Сыктывкар. Зато рабочий день шахтера меньше по сравнению с советскими временами на два часа: смена — шесть часов, рабочая неделя — 30. И отпуск у шахтера теперь 52 дня, а с северными коэффициентами набегает до 90 дней.

Около 11:00 из автобуса у здания шахты выгружается смена, с которой мы будем спускаться. Мужики курят у входа в корпус: в саму шахту сигареты даже проносить нельзя. Чтобы войти внутрь, нужно не только прокатать карточку-пропуск, но и подуть в установленный на каждом турникете алкотестер. Причем на выходе подуть придется снова. Сухой закон распространяется не только на персонал шахт: алкотестеры на турникетах установлены и в офисе — с выхлопом "после вчерашнего" не пустят даже менеджеров. По утверждению администрации, алкотестер настроен на нулевой порог. Позже, правда, мужики в шахте сказали мне, что это не так: 0,3 промилле. Проверено, видимо, эмпирически.

После инструктажа по технике безопасности надеваю теплое нательное белье, штаны, утепленный жилет, потом куртку, перетягиваюсь ремнем, на который вешаю килограммовый аккумулятор от фонаря, а сам фонарь креплю на каску. С трудом восстанавливая в памяти выученную на армейских сборах технологию, наматываю портянки. Надеваю резиновые сапоги и очки, а перчатки пока прячу в карман. И наконец, вешаю на плечо "самоспасатель" — металлический ящик килограмма на три, напоминающий большой термос. В случае задымления шахты это устройство обеспечит возможность дышать в течение нескольких часов. По словам замначальника участка N4 Анатолия Васильева его бог миловал: за 27 лет воспользоваться самоспасателем не пришлось ни разу, однако иным везло меньше. К лифту под землю прохожу под огромными плакатами-фотографиями детей с надписями: "Папа, я жду тебя дома". Все девочки и мальчики на фото — реальные дети сотрудников "Воркутауголь". По словам шахтеров, эта наглядная агитация с участием детей по-настоящему цепляет — заставляет задуматься о технике безопасности.

На глубине полкилометра

"Если сейчас выпасть из клети, то до нижней точки не долететь,— один из шахтеров подмигивает мне, указывая на шершавую стену ствола за перилами лифта, который сами шахтеры называют клетью.— За 326 м об стену все тело, как наждаком, в клочья сотрет. Некоторые на себе проверили... до установки алкотестеров". Спустившись вниз, попадаем на станцию: крошечный электровоз с вагончиками, напоминающими ящики-вагонетки из фильма "Кин-дза-дза". Согнувшись в три погибели, пролезаю в вагончик и задвигаю за собой стальную створку. Внутри, правда, сидеть довольно удобно: даже в каске голова в потолок не упирается. Скорость поезда, наверное, не очень высокая, но из-за жуткого грохота и тряски чувствуешь себя как на американских горках, да и идет поезд под уклон. Освещение внутри — только от фонарей пассажиров. Мне с непривычки не по себе, а шахтеры в соседней вагонетке спокойно начинают игру в карты: 9 км пути трястись около сорока минут. Приехав на "конечную", пересаживаемся на другой транспорт — "дизель", двигающийся по подвесному монорельсу. На нем проезжаем еще километра два. Получается, к шестичасовой смене добавляется еще два часа на доставку на участок и с участка. Время это оплачивается, но "копытные", по словам рабочих,— копейки.

Мы на глубине 500 м. Транспортные туннели — штреки — широкие, с высокими сводами. Дышится легко: постоянный сквозняк. Такая глубокая шахта с мощными пластами считается "сверхкатегорийной", то есть с высоким выделением взрывоопасного метана. Система вентиляции — неотъемлемая часть газовой безопасности. Температура на таких глубинах в любое время года постоянная — выше нуля, но на Севере подаваемый сверху ледяной воздух приходится подогревать девять месяцев в году — существенные затраты по сравнению с южными регионами. Меся ногами "чачу", кашицу из намокшей угольной пыли, проходим к лаве.

Сегодня понятие "забой" применяется только к проходке — пробиванию штреков. А сам уголь уже добывается не в забоях, а в лаве. Современная технология выглядит так: пласт разрезан двумя параллельными штреками на расстоянии в данном случае 300 м друг от друга. Независимо от мощности (толщины) пласта эти штреки делают просторными и высокими. Кровля и стены штреков укрепляются металлическими анкерами и сетками. Дальше между штреками пробивается уже в угольном пласте еще один коридор уже по высоте пласта — это фронт добычи, лава. Здесь пласт с рекордной мощностью 2,5-2,8 м — идем в лаве в полный рост. А на другом участке, говорят, мощность всего 90 см — там ползают на карачках. На подходе к лаве наконец-то замечаю знакомые по советскому кинематографу деревянные стойки-подпорки, удерживающие кровлю. "Вот здесь еще не заделали, обойдите аккуратно и быстро",— говорит сопровождающий нас замначальника участка N7 Александр Круглов, указывающий на просевшую под сводом породу.

Бригада в лаве — девять человек, из которых один — слесарь по обслуживанию оборудования. Работа на шахте круглосуточная: три добывающих смены и одна ремонтная. При нас как раз начинается добыча после очередной профилактики-подготовки. Отбойные молотки сегодня используются лишь для точечного выравнивания-подтачивания отдельных мест. Промышленная добыча ведется комбайном — огромной машиной с двумя крутящимися головками-шнеками. Комбайн, как рубанок, проходит по фронту лавы, отбивая уголь, который тут же выносится на двигающемся конвейере — классических вагонеток давно нет. Бригадир запускает комбайн. В лицо сразу летит угольная пыль — на поверхность поднимусь настоящим шахтером. 300 м этот "рубанок" проходит за час, за шестичасовую смену в этой лаве выдает около 3 тыс. т. Сняв слой, комбайн сдвигают вперед, а за ним двигают и удерживающую свод систему крепей — толщенных скоб-каркасов. После их сдвигания слышно, как хрустит опускающаяся за нашими спинами порода. Вскоре верхние пласты полностью просядут, не оставив даже следов выработки. Немецкий комбайн стоит около 100 млн руб., а всего на подготовку добычи в одной лаве затрачено около 1 млрд руб. На комбайне — табличка с указанием ответственных за обслуживание этого оборудования, причем с фотографиями этих самых ответственных. Шахтеры шутят: это для того, чтобы, если что, "точно знать, на какое лицо при встрече воздействовать".

Хорошенько рассмотреть систему ленточных конвейеров удается, пройдя несколько километров по штрекам пешком. Рабочие участки имеют собственное освещение, все остальное — в кромешной тьме. "Бывает, гаснет фонарь,— делится Александр Круглов.— Тогда выбираешься по стеночке, на ощупь, медленно". По его словам, даже среди опытных шахтеров есть люди, которые психологически не могут находиться на участке в одиночку. Вокруг и правда будто зловещие лабиринты горы Мории из "Властелина колец": 184 км только проходных туннелей, а с запертыми перемычками — 250 км. Тут и до суеверий недалеко. "Есть примета, что не надо менять каску,— рассказывает Александр.--Каждые три года по регламенту требуют заменить, но многие сопротивляются". Из постоянных жителей в шахте только мыши: грызут деревянные стойки и остатки "термозков" — еды, которую шахтеры берут с собой под землю.

Диспетчер на поверхности видит местонахождение под землей каждого шахтера по радиодатчику в фонаре, более того, может, послав на фонарь специальный звуковой сигнал, вызвать к ближайшему телефону в штреке. А вот туалетов под землей не предусмотрено. Женщины под землей с 1970-х годов не работают. В любом ином закрытом пространстве, где одновременно находится до сотни человек (каждый по шесть-восемь часов), подобное было бы невозможно, но здесь, как в пустыне,— огромные площади и мощная вентиляция.

Не коксом единым

Производительность труда шахтеров за последнее десятилетие выросла раза в три. Например, как рассказал директор шахты "Воргашорская" Михаил Тимофеев, в начале 2000-х годовой объем около 4 млн т обеспечивали 4 тыс. человек и пять лав, а сегодня тот же объем выдают 1,2 тыс. человек и две лавы. Стаханов в свое время перевыполнил норму в 14 раз, а позднее удвоил и этот рекорд. Сегодня планы тоже впечатляющие: согласно Долгосрочной программе развития угольной промышленности до 2030 года, производительность труда возрастет еще в пять раз. Понятно, уже не за счет подвигов в забое, а благодаря инвестициям в оборудование. Строительство с нуля шахты, способной давать 4-5 млн т в год, обойдется примерно в 20 млрд руб. При обороте "Воркутауголь" за 2011 год в 35,16 млрд руб. чистая прибыль составила почти 12 млрд руб. Правда, цифры эти надо принимать с поправкой: до 80% продукции "Воркутауголь" реализует не на открытом рынке, а внутри холдинга (хотя, по утверждению администрации, и эта реализация идет по рыночным ценам). По словам генерального директора ОАО "Воркутауголь" Сергея Ефанова, себестоимость тонны рядового угля (необогащенного, в горной массе) в их компании — 1,2 тыс. руб. Чтобы увеличить стоимость, проводится обогащение — себестоимость концентрата в 2011 году была 3,5 тыс. руб. за тонну. Средняя же биржевая цена концентрата в 2011 году была около 6 тыс. руб. за тонну — получается рентабельность более 40%. Сегодня цены на бирже упали до $160-180 за тонну.

80% воркутинского угля — дорогие марки, применяемые в виде кокса для разогрева доменных печей. На Кузбассе же, где себестоимость значительно ниже, в основном добывают "энергетический" уголь, который дешевле и идет на электростанции или в котельные. Как я понял, непосредственно для "Воркутауголь" добыча сравнительно дешевого энергетического угля — во многом социальный проект по поставкам на электростанции Коми, однако это единственное исключение для компании за Полярным кругом.

На первый взгляд кажется, что уголь — это топливо из прошлого, и верно, сегодня он не играет такой важной роли в экономике, как век назад. Отказ от госдотаций угольной отрасли в начале 1990-х резко понизил жизненный уровень шахтеров, вызвав забастовки. Неужели сейчас на фоне нефти, газа и мирного атома угольную отрасль сохраняют исключительно для решения социальных вопросов — сохранения рабочих мест в шахтерских регионах? Вовсе нет: уголь востребован. За последние десять лет его экспорт вырос почти в три раза. Россия заняла третье место среди экспортеров, уступив лишь Индонезии и Австралии. В богатой газом России доля угля в балансе потребления первичных топливных ресурсов — одна из самых низких в мире — 15,8%, зато в США — 22,1 %, в Китае — 70%, в Польше — 58,2 %, в Германии — 25%, в Японии — 24,6 % , а в среднем по миру — 30%. В этих условиях целесообразно не сворачивать, а наоборот, наращивать добычу. Причем если, оценивая запасы доступной нефти, специалисты обычно оперируют десятками лет, то запасов угля в России — 193,3 млрд т — при сохранении темпов роста добычи хватит на 500 лет. Большими запасами обладают только США.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран