Мертвые дети падали с деревьев, словно яблоки.
ГРУЗИНСКИЙ АМАРКОРД
Школьником я украдкой стряхивал икру (красную или черную) со своего бутерброда за завтраком и ел один хлеб. Икра приелась. Крабов, печень трески и кофе не брали, несмотря на смешные цены. Красная икра стоила 35 рублей кило, кофе — 5 рублей сто грамм. Зарплата ассистента в вузе (моей матери) была 1 050 рублей.
Я очень любил Сталина. Я очень-очень любил Сталина. А потом Сталин приехал в Тбилиси. А потом Сталин умер. А потом на тбилисских кладбищах появились длинные аллейки новых могил, на которых значится одна и та же дата смерти — 9 марта 1956 года. С 9 марта 1956 года помимо Сталина я люблю еще и большого грузинского писателя Эгнате Ниношвили. Я никогда его не читал...
Я И СТАЛИН
Мы жили очень хорошо — вглядываясь в детство, понимаю я. Мне было 12 лет, я учился в школе. Было много солнца и Сталина. Сталина даже было больше, чем солнца. Появились в изобилии продукты и другие товары. Автомобили стоили килограмм за десятку: «Москвич-401», например, при весе 900 кг стоил десять тысяч рублей. Профессор вуза мог легко купить машину за полуторамесячную зарплату.
У меня в комнате был целый иконостас портретов Сталина, я обращался к нему утром и вечером. Как я теперь понимаю, молился. Правда, молился и Боженьке (просил там кое-что по пацанской мелочи), но потом просил за это прощение у Сталина.
И вот в 1952 году я узнал, что Сталин приедет в Тбилиси. Как должен поступить сын, когда приезжает отец? Я так и поступил — пошел встречать отца на вокзал. Взяв, естественно, с собой свой фотоаппарат «Комсомолец».
...Я думал, это будет бронепоезд с красными флагами. Но сталинский вагон оказался обычным с виду, проводник распахнул двери, протер тряпкой поручни и отодвинулся куда-то в глубь вагона. Сердце мое колотилось. В проеме под аплодисменты показался Сталин. Я почему-то думал, что Сталин молодой, высокий и энергичный, а увидел толстого рябого старика в белом кителе с брюшком и усталым взглядом. Видимо, дорога утомила старика. Это было мое первое потрясение. Второе не заставило себя ждать.
Старик устало помахал рукой толпе, а потом сделал то, чего я никак не ожидал увидеть. Вместо того чтобы молодцевато, как и подобает Вождю Всех Пролетариев Мира, выскочить из вагона, гордо подняв голову, он вдруг, медленно топчась на месте, повернулся к публике спиной, выпятил вперед зад в белых брюках и стал неторопливо и аккуратно спускаться по лестнице на перрон, держась за протертые проводником поручни. Я протиснулся со своим «Комсомольцем» поближе и, дождавшись, пока Сталин глянет в мою сторону, щелкнул.
Фотография получилась. Я берег ее всю жизнь. Перевозил с квартиры на квартиру и из города в город. Снимок изрядно пожелтел, видимо, я по пионерской неопытности недодержал его в ванночке с закрепителем. А потом, когда я уже окончательно осел на своей квартире в районе «Автозаводской», он пропал. Я перерыл все до последней бумажки. Но Сталин покинул меня.
...Сталин и сопровождающие вышли на привокзальную площадь, но ни в какие машины не сели, а просто и демократично, как и подобает Вождям в самой демократичной и свободной солнечной стране, прошли пешком один квартал по улице Челюскинцев (ныне Вокзальной). И лишь потом сели в авто. Я поехал за ними на троллейбусе. Потому что я знал, куда поедет Вождь. Это знал весь Тбилиси — Великий грузин направится во дворец бывшего наместника генерал-губернатора Воронцова-Дашкова, переделанный большевиками во Дворец пионеров.
Еще из троллейбуса я увидел толпу мальчишек, прилипших к ограде сада, куда выходил фасад дворца. И я протиснулся. Сталин находился от меня метрах в пятидесяти, не далее. Позже, повзрослев, я дивился, почему не было никакой охраны — ведь через эту решетку ограды любой мог выстрелить в товарища Сталина и убить его! Например, я. Никто никого не обыскивал. Толпа стояла перед решеткой и глазела. А за решеткой был Сталин.
Он сидел на скамеечке и беседовал с людьми. Рядом, ничуть не обращая внимания на самого Сталина, садовник в белом переднике и картузе невозмутимо поливал сад из шланга. Вдруг Сталин что-то сказал окружающим, после чего один из присутствующих бегом удалился. Видимо, Сталин попросил воды. Но вождь не стал дожидаться посланца, он просто пальцем поманил садовника, взял у него резиновый шланг и, налив себе в ладонь немного воды, выпил ее прямо из горсти. Вскоре прибежал тот человек, в руках его был поднос, на котором стояли бутылка «Боржоми» и бокал. Но Сталин только отмахнулся от него.
Кто-то слева сказал в восхищении: «Смотри, какой скромный — из шланга воду выпил. Другой бы самый лучший коньяк потребовал!»
«НАС ПОКИНУЛ, НАС ПОКИНУЛ, НАШ ЛЮБИМЫЙ...»
5 марта 1953 года Сталин умер. Что было тогда в России, хорошо известно: плакали даже дети репрессированных. Ну а Грузия так просто потонула в слезах. Моя бабушка сказала: «Теперь брат на брата пойдет, пропадет страна!» А поэт Иосиф Нонешвили писал, что если бы Солнце погасло, то мы бы не так горевали — ведь оно светило не только хорошим, но и плохим людям, ну а Сталин, как известно, светил только хорошим.
Народ на стихийных сходках предлагал всю страну или по меньшей мере Грузию назвать именем вождя (ну как Колумбию — именем открывателя Америки), а первым секретарем сделать сына Сталина — Василия или, «на худой конец, Лаврентия Берия, тоже грузина, как-никак».
А потом, в начале 1956 года, случился знаменитый ХХ съезд партии. Потрясенная Грузия увидела, как армянин Микоян выступил с разоблачением культа личности Вождя.
И тогда Грузия стала ждать печальную дату — 5 марта, чтобы еще раз убедиться: великая антигрузинская катастрофа случилась. Наступило 5 марта. Все газеты были раскуплены. Люди передавали их друг другу и возмущенно качали головами: «Вах! Вах! Ни одын слова нэ напысалы про Дэн смэрты Вождя». Как будто Сталина и не существовало! Это было невыносимо, и население Грузии, особенно столичная молодежь, взорвалось.
Придя утром 6 марта на занятия в школу, я обнаружил учеников и учителей во главе с директором — Климентом Виссарионовичем Гогия на улице перед школой. Никто, похоже, не собирался заходить в здание. 3авхоз — дядя Серго — молча с мрачным видом выносил со склада портреты Вождей — Ленина, Сталина, Маленкова, Молотова... Хрущев и армяшка Микоян были тут же с гневом отвергнуты, затоптаны школьниками. Мы намеревались идти с портретами и лозунгом: «Ленин — Сталин!» к Дому правительства. Это решение возникло как-то внезапно и сразу во всех головах одновременно. Никто даже ничего не обсуждал.
Старшеклассники остановили пару грузовиков, и мы весело залезли в кузов. Ехать было куда интереснее, чем идти. Оказалось, что мы со своей школьной идеей были неодиноки — по дороге было много таких грузовиков со школьниками. Было достаточно и пеших демонстрантов. Подъезжая к центру города — улице Руставели, где и находился Дом правительства, мы выкрикивали наши лозунги и боролись с попытками некоторых двоечников крикнуть нецензурщину в адрес строгих учителей.
Возле Дома правительства нас всех встретил какой-то дядя и, махая руками, торжественно пообещал, что завтра газеты напечатают про Сталина все, что надо. И удовлетворенные демонстранты разъехались: завтра напишут наконец, что в эти дни три года назад умер Сталин!
8 марта было устроено грандиозное представление на центральной площади города — площади Ленина. Но мы помнили, что раньше это была площадь Сталина. Люди мрачно шутили, что в Москве даже Институт стали переименовали в Институт лени...
На площади по кругу разъезжала черная открытая машина — «ЗиС», в которой сидели актеры, наряженные, как Ленин и Сталин. Это был тбилисский народный обычай — на всех демонстрациях и торжественных мероприятиях два актера, любимые народом, наряженные в вождей, ездили по площади на «ЗиСе» с одной и той же мизансценой. Сидящий Сталин широким жестом показывал сидящему Ленину на ликующий народ вокруг. Ленин одобрительно улыбался, хлопал Сталина по плечу, жал ему руку. Толпа ликовала.
Кстати, тот дядя у Дома правительства сдержал свое слово — тбилисские газеты вышли с громадными портретами Сталина и хвалебными статьями о нем. Казалось, ничего не предвещало трагедии. Но наступило 9 марта 1956 года...
СВИНЦОВАЯ ТОЧКА
Не знаю почему, но праздником и газетами властям успокоить грузин не удалось. И на следующий после торжественных мероприятий день демонстранты, в числе которых был, разумеется, и я, подошли к Дому связи, располагавшемуся поблизости от Дома правительства, и многотысячной толпой стали напротив него. У входа в Дом связи находилась вооруженная охрана.
Не помню уже, по какой причине, у «инициативной группы» в толпе возникло желание дать телеграмму Молотову. От толпы отделились четыре человека — двое юношей и две девушки подошли к охране. Их тут же схватили, выкрутили руки и завели в дом. Не надо было этого делать. Толпа бросилась через улицу на выручку... И из окон Дома связи вдруг заработали пулеметы.
Дальнейшая картина преследует меня всю жизнь. Вокруг начали падать люди. Первые минуты они почему-то падали молча, я не слышал никаких криков, только треск пулеметов. Потом вдруг один из пулеметов перенес огонь на огромный платан, росший напротив Дома связи... по-моему, он и сейчас еще там стоит. На дереве, естественно, сидели мальчишки. Мертвые дети посыпались с дерева, как спелые яблоки с яблони. С тяжелым стуком.
И тут молчание прервалось, и раздался многотысячный вопль толпы. Все кинулись кто куда — в переулки, укрытия, но пулеметы продолжали косить убегающих людей. Рядом со мной замертво упал сын директора нашей школы — мой ровесник. Я заметался и вдруг увидел перед собой небольшой памятник писателю Эгнате Ниношвили. Я кинулся туда и спрятался за спиной писателя, лицо и грудь которого тут же покрылись оспинами от пуль. Затем, когда пулеметчик перенес огонь куда-то вправо, я бросился бежать вниз по скверу.
По дороге домой я увидел, как танки давят толпу на мосту через Куру. В середине моста была воющая толпа, а с двух сторон ее теснили танки. Обезумевшие люди кидались с огромной высоты в ночную реку. В эту ночь погибло около восьмисот демонстрантов. Трупы погибших, в основном юношей и девушек, еще три дня потом вылавливали ниже по течению Куры. Некоторых вылавливали аж в Азербайджане. На многих телах, кроме пулевых, были и колотые (штыковые) ранения.
Дворами я добрался до дому и, не раздеваясь, лег спать в чулане: боялся, что арестуют. И только тут я обнаружил, что ранен: в ботинке хлюпала кровь, я вылил ее как воду. Штанина была вся в крови и прострелена насквозь. Я даже маме на сказал, что ранен, осмотрел рану — кость не задета. Перемотал ногу чем попало, спрятал штаны и как ни в чем не бывало пошел в школу. Кстати, рана эта потом долго гноилась, мне даже хотели ногу отнять, но бог миловал. Теперь нога болит, когда погода меняется.
Но только я высунул нос из ворот, как тут же наткнулся на танк, стоящий прямо перед нашим домом на улице. Страшно перепугавшись (арестовывать приехали!!!), я взлетел на третий этаж и снова забился в чулан. Переждав некоторое время, догадался, что танк, видимо, приехал не за мной, а за кем-то другим и вышел из дома.
Проходя мимо больницы на улице Плеханова, я увидел странную картину: деревья перед окнами больницы были сплошь увешаны окровавленными бинтами. А пожарные, приставив лестницы, снимали их матерясь. Оказалось, раненые сорвали свои окровавленные бинты, выбросили их из окон больницы и разбежались, боясь, что всех раненых арестуют как участников.
Однако, арестов, судов и расстрелов, как в Новочеркасске, в Тбилиси не последовало. По крайней мере никого из моих знакомых не взяли. Видимо, власти посчитали, что "и так хорошо".
В 1989 году я с женой побывал в Тбилиси и пошел на ту самую площадь — поклонился писателю, защитившему меня своей каменной грудью. На памятнике до сих пор видны оспинки от пуль. Прохожие улыбались, наверное, принимая меня за почитателя таланта Эгнате Ниношвили, произведения которого я, к своему стыду, так и не удосужился прочитать...
Нурбей ГУЛИА
21 ДЕКАБРЯ — ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ СТАЛИНА. В ЭТОМ ГОДУ ЕМУ БЫ ИСПОЛНИЛОСЬ 120 ЛЕТ. НАКАНУНЕ ВЕЛИКОГО ЮБИЛЕЯ СВОЮ ПЕСНЮ О СТАЛИНЕ ИСПОЛНЯЕТ НАШ ПОСТОЯННЫЙ АВТОР МОСКОВСКИЙ ПРОФЕССОР