В Париж с куполами

Французские власти смирились со строительством русской церкви в Париже, благо ее проектирует парижанин Жан-Мишель Вильмотт.

Мария Сидельникова, Алексей Тарханов

Проект духовно-культурного православного центра в Париже принят после двух лет споров между Россией и Францией, которая то разрешала, то запрещала строительство. Замечательный дорогой участок был продан России именно для того, чтобы на набережной Бранли появилось здание с выраженной культурной функцией, способное вписаться в береговой фасад Сены.

"Эксклюзивные квартиры для элиты", к которым мы привыкли на московских набережных, в Париже были невозможны. От России ждали здание-символ — из тех, что мы не делали с советских времен. При Сталине, Хрущеве и Брежневе это были, например, советские павильоны на международных выставках. В определенный момент они выродились в изображения красного знамени, рифмовавшие "взвейся да развейся". В 1970-х от таких проектов остались только серп и молот, бетонным пугалом торчащие в саду бывшего советского посольства на бульваре Маршала Ланна.

В 1925 году символом СССР в Париже стал модернизм, революционное искусство в виде павильона Константина Мельникова на Всемирной выставке. В 1937 году как символ СССР были восприняты мухинские "Рабочий и колхозница" с павильона Бориса Иофана, поднявшие над головой, как серп и молот, новый сталинский стиль. На вопрос о том, что предъявить сегодняшней Франции в качестве архитектурного образа сегодняшней России, ответа нет. Ввиду полного отсутствия какого бы то ни было нового внятного художественного стиля мы можем обратиться только к старой церковной архитектуре. Чтобы быть узнаваемым, надо быть золотым и пятиглавым, такое пятиглавие заменяет на Западе архитектурную шапку-ушанку.

Отчасти из-за этого (а не только ввиду церковных происков и искренней любви к попам) появилась идея не просто культурного, а церковно-культурного центра. Но тут произошла неприятность. Победивший на конкурсе проект Мануэля Нуньеса-Яновского был сделан так, что его можно было запросто построить в Москве. Это была церковь со стеклянной юбкой, под которой гнездились семинария, стоянка и квадратные метры офисов, предназначенных для сдачи внаем добрым христианам. Бывает. В том же Париже в состав главной парижской мечети входят ресторан и бани с хаммамом. Никто бы нам и слова не сказал: хотите офисы — стройте офисы, хотите баню — идите в баню. Однако выглядел проект диковато. В своем роде это была талантливейшая карикатура на новый русский художественный чин. "Перевернутое вымя" было одним из самых деликатных сравнений.

После прихода к власти социалистов, друживших с российскими властями меньше, чем Саркози, вымя зарубили. В этом увидели происки врагов России, но с такими врагами и друзей не нужно. Новый архитектор Жан-Мишель Вильмотт представил в резиденции российского посла в Париже новый проект.

Сейчас Вильмотт — самый русский из французских архитекторов, у него немало проектов в России, многие полагают, что потому его и позвали на подмогу. В его проекте нет вызова, граничащего с нахальством, которого было предостаточно в проекте Нуньеса-Яновского. Ровно поэтому Вильмотт и немного скучнее.

В сети комментаторы поругивают фасады, жалеют о том, что "провалились" купола, и высказываются в том смысле, что куда же немцу, будь он трижды француз, строить православную святыню. На это сотрудники Вильмотта, полагая, что мы все готовы расшибить себе лоб, уверяют, что он посещал русские церкви, разговлялся на Пасху и наблюдал за крестным ходом. Но даже если для отмывки перспектив была использована святая вода, дело не в этом. Трудно представить французского архитектора, который молится, постится и ждет озарения. Он скорее будет вдохновенно рассуждать о православии за обедом. Достоинство проекта Вильмотта именно в том, что он не творит невиданную святыню (кому она нужна во Франции, стране, где светскость, laicite, возведена в закон), а проектирует комплекс зданий с понятными функциями, в котором церковь — лишь одно из четырех. И делает это как-то очень по-парижски. Он ставит здания свободно, занимая только половину той площади, которая отведена для застройки. Он проводит внутренний бульвар и разбивает сады. В таком плотном городе именно это, кстати, главная роскошь, а не высота, золото и купола. При этом линия улицы сохраняется, что тоже соответствует устройству Парижа, в котором внутренние сады и дворики спрятаны за решетками и фасадами. Вильмотт открывает боковой фасад дворца Альма, который раньше был скрыт стоявшими здесь зданиями метеоцентра. Появляется забавное сочетание псевдорусской церкви и псевдоклассического фона — фасада бывших конюшен Наполеона III.

Рядом с церковью — русская школа. Она невелика и рассчитана всего на 150 учеников, но в Париже действительно не хватает русских школ. Дети успешно забывают язык своих родителей. Париж не Москва, две его церкви в праздники переполнены, так что новый храм тоже не будет пустовать. Административный корпус получил универсальный зал на 200 мест, годящийся и для концертов, и для лекций. Культурный центр, выходящий к набережной Бранли, имеет книжный магазин в первом этаже, выставочные залы и мастерские. Как видим, даже атеиста отсюда не выгонят: можно будет не учиться в церкви и не молиться в школе.

Интересная история, конечно,— русскую церковь для нас проектирует иностранец. Правда, не в первый раз, недаром среди дальних прототипов его храма — Успенский собор, построенный итальянцем. Но эта ненормальная ситуация совершенно естественна. У нас самих нет почти никакого удачного опыта культового строительства, если не считать создания пластмассовых реплик вроде ХСС. Если проекты и существуют, они остаются бумажными, а те, которые предназначены к строительству, вроде храма в Сретенском монастыре, пострашнее вымени Нуньеса-Яновского. Самые современные из удачных наших церквей построены в начале ХХ века. Потом архитекторы вынуждены были переквалифицироваться по примеру Алексея Щусева. Строитель церквей смог построить Мавзолей, создатели мавзолеев в церквах зело немощны.