В 2014 году Государственный Эрмитаж отмечает свое 250-летие. Возраст настолько почтенный, что музей объявил юбилейным весь год. О том, что он собирается сказать городу и миру своей юбилейной программой, размышляет Кира Долинина.
Фото: РИА НОВОСТИ
Фото: Семен Лиходеев/Фото ИТАР-ТАСС
Любимой игрушкой русских императоров были, конечно, театры, не музеи. Петр I лелеял мечту о музейной деятельности, но Эрмитаж ("приют отшельника") на этом месте себе устроил не он, а Екатерина II. В 1764 году для собственного услаждения и ради просветительской пыли в глаза европейских гостей она начала скупать в Европе коллекции и отдельные шедевры, и вскоре ее собрание вполне могло сравниться с коллекциями других европейских дворов. Из частного развлечения в публичный музей Эрмитаж превратил Николай I, в 1852 году, он же начал строить для него отдельное здание. Однако доступ публики в музей контролировался императорской придворной канцелярией и не отличался особой открытостью. Соседство с Зимним дворцом, городской резиденцией императора, до конца правления династии Романовых держало Эрмитаж на особом положении, делая из него скорее памятник власти, чем жизнеспособный музейный организм, находящийся в диалоге с современной художественной жизнью. Так что, несмотря на исключительное для России богатство собрания, Эрмитаж, выхолощенной придворной сухостью, застыл в своем развитии где-то с середины прошлого века.
Большевики Петербург не жаловали и даже всерьез поговаривали о полном перевозе эрмитажных коллекций в Москву. Дело, однако, ограничилось лишь частью, ставшей центром собрания московского Музея изобразительных искусств имени Пушкина. Вторым большевистским ударом по Эрмитажу стали знаменитые распродажи шедевров в 1920-1930-х годах, за несколько лет лишившие Эрмитаж лучших Тицианов, Рафаэлей и Ван Эйков. Теперь их можно увидеть, например, в Национальной галерее искусств в Вашингтоне или в австралийских музеях.
В то же время Эрмитаж, как и многие другие советские музеи, значительно обогатился за счет национализированных частных собраний. Вершиной этого процесса стал дележ между Москвой и Ленинградом роскошных коллекций Щукина и Морозова. В результате провинциальный и подозрительный для кремлевских властей Ленинград получил наиболее радикальную часть этих коллекций, например лучших в своем роде Пикассо и Матиссов. Тогда это была ссылка, и вещи складировались в запасниках. Однако начиная с 1960-х годов именно этот раздел экспозиции — главный туристический аттракцион питерского музея.
Став советским, Эрмитаж выработал свой собственный защитный стиль поведения — надменный, замкнутый, эстетский. Как стареющая дама, всем и каждому дающая понять, что она знавала лучшие времена. Считалось, что "лучшими временами" для Эрмитажа были времена имперские. Однако на основании собственно истории музея этого сказать никак нельзя. Скорее наоборот: после революции музей содержательно приобрел гораздо больше, чем потерял. Получив Зимний дворец в качестве основного — в представлении обывателя — музейного здания, Эрмитаж как бы сделался популярным музеем "о том, как жили цари". Без знаменитых импрессионистов и постимпрессионистов Щукина и Морозова он был бы очень богатым, но никогда не смог бы стать одним из пятерки самым главных мировых музеев. Кроме того, советская бюрократия не оставила музей без своего внимания и превратила скромный штат придворного собрания в раздутый научно-исследовательский институт. Количество хранителей и научных сотрудников в Эрмитаже и сегодня в несколько раз превышает аналогичные показатели Лувра и Британского музея.
Законсервированное понимание своей исключительной родовитости не покидает Эрмитаж до сих пор
Архитектурная графика Пиранези украсит юбилейную выставку "Манифеста 10"
Фото: The Art Archive/AFP
Законсервированное понимание своей исключительной родовитости не покидает Эрмитаж до сих пор. Правда, в последнее десятилетие из этого были извлечены неплохие дивиденды. Эрмитаж значительно усилил "имперскую" составляющую своего репертуара. Прошелся по персоналиям, сделав серию "императорских" выставок — "Петр I и Голландия", "Екатерина Великая", "Николай и Александра". Не упускал случая представить и "малых" Романовых вроде императрицы Александры Федоровны, жены Николая I и дочери прусского короля Фридриха или любимой королевы голландцев Анны Павловны, дочери Павла I. Значительный акцент был сделан на геральдическом содержании музея — как бывшей императорской резиденции. Слова о некоем "эрмитажном стиле и духе" все чаще стали слышаться из уст директора музея Михаила Пиотровского. И без того солидный, богатый и престижный музей стал активно позиционировать себя как музей государственный, как один из символов государственной власти в России. Что лишь подкрепил, получив в 1996 году личное покровительство президента Бориса Ельцина и особую строку в бюджете РФ.
Так активно подчеркиваемая псевдоимперская составляющая идеологии нового Эрмитажа не мешает однако иной его роли — самого западнического российского музея. В этом смысле он наследует культуртрегерской роли старого Петербурга, являясь переносчиком западной культуры. Нестоличная, замкнутая жизнь Эрмитажа в начале ельцинской эпохи позволила музею выиграть там, где важные московские чины не рискнули. Михаил Пиотровский сделал себе имя на либеральной, прозападной позиции в деле о реституции художественных ценностей, перемещенных в ходе Второй мировой войны. Он не предлагал все вернуть Германии, но хотя бы призывал к переговорам по поводу конкретных вещей и коллекций. На его фоне бывший директор ГМИИ Ирина Антонова, и без того дама суровая и партийная, выглядела совсем уж неисправимой сталинисткой — в середине 1990-х она просто отказывалась обсуждать проблему, заявляя что это законные трофеи.
Знаменитый зал Матисса в основном проекте "Манифесты" станет своеобразной декорацией для работ современных художников
Фото: РИА НОВОСТИ
Проиграла Москва и в плане глобализации. ГМИИ расширяется внутри себя, занимая здание за зданием. Эрмитаж, не забыв получить здание Главного штаба и выстроить Фондохранилище, ориентирован и на завоевание мира. Начав 20 лет назад с кооперации с Фондом Гуггенхайма, петербургский музей пооткрывал (а некоторые уже успел и закрыть) множество филиалов. Из активно действующих сегодня эрмитажных центров за границей — Амстердам и Венеция. В России — Казань и Выборг. В планах — Барселона, Вильнюс, Омск, Владивосток, Екатеринбург. Когда в начале 1990-х годов Лувр объявил о своем проекте "Grand Louvre", а Эрмитаж начал расширяться, казалось, что "Большой Эрмитаж" — это негласное соревнование Эллочки Людоедки с заносчивой Вандербильдихой: роскошь почти полностью отданного во владение Лувра каре перебить было явно невозможно. Однако сегодня, когда Лувр открыл свой филиал в маленьком Лансе и готов к экспансии в Абу-Даби, мы видим, что Эрмитаж умудрился создать востребованное направление в музейной моде.
От юбилея старого и почтенного музея ждут консервативного стандарта: выставок с шедеврами из собраний дружественных институций, эпохального показа какого-нибудь мало известного в натуре гения, праздничных заседаний, подарков от правительства и народного ликования. По этому рецепту было прокатано 100-летие ГМИИ, выставки которого (прежде всего Караваджо и "Воображаемый музей") надолго войдут в список абсолютных местных рекордов. Эрмитаж решил весь этот порядок нарушить. То есть, конечно, никто от подарков и юбилейного финансирования не отказывается (915,8 млн рублей Правительство РФ уже на это выделило). Но основная идеология праздничного года иная. Сам Пиотровский описывал ее в интервью газете "Коммерсантъ" так: "В 2014 году мы никуда ничего возить не будем. Будем отмечать свое 250-летие показами здесь. Чтобы не было этих советских помпезных юбилейных выставок и заседаний со славословиями и обязательным привозом шедевров от не очень-то желающих этого коллег. Мы хотим другого праздника. Вот "Манифесту" привезем".
Эрмитаж, не забыв получить здание Главного штаба и выстроить Фондохранилище, ориентирован и на завоевание мира
То, что основным событием юбилейного года станет привозная, сделанная чужим куратором, идеологически чуждая государственному и чиновному Эрмитажу "Манифеста" никак не укладывается в устоявшееся представление о музее. И выставочная афиша 2014 года не оставляет в этом никаких сомнений — "Манифеста 10" доминирует во всем: и по времени (она займет самые лучшие четыре месяца сезона, с 28 июня по 31 октября); и по географии ("Манифеста" на 2/3 расположится в Главном штабе, и на 1/3 в самом Эрмитаже); и по количеству звездных имен (рядом со списком "Манифесты" не тускнеют, но явно сдают свои позиции, с точки зрения зрительского интереса, обещанные Маркус Люперц, дадаисты с сюрреалистами и даже Фрэнсис Бэкон). Точный список участников "Манифесты" еще неизвестен, но объявлено, что приглашения отправлены 43 художникам, среди них — звезда мировой арт-сцены, одна из самых дорогих художниц мира голландка южноафриканского происхождения Марлен Дюма и 90-летняя австрийка Мария Лассниг, прогремевшая на последней Венецианской биеннале. Русский список основного проекта "Манифесты" пока короток: Илья Кабаков, Павел Пепперштейн, Тимур Новиков и Владислав Мамышев-Монро. Из более или менее внятно заявленных событий выставки — первое появление в Эрмитаже работ Йозефа Бойса, священный зал Матисса как декорация для работ современных художников и экспозиция архитектурной графики Пиранези из собрания Эрмитажа в сопровождении рисунков и объектов Луизы Буржуа из галереи Тейт.
Для организации главной биеннале юбилейного года Эрмитажа Михаил Пиотровский (справа) пригласил всемирно известного куратора Каспера Кенига (слева)
Фото: РИА НОВОСТИ
Каким образом идеологи независимой и на том строящей свою саморепрезентацию пан-европейской "Манифесты", все годы своего существования бегущей от буржуазности и государственности, собираются впрячь в одну телегу коня и трепетную лань, пока не очень понятно. Избранный куратором "Манифесты" упрямый и очень жесткий Каспер Кениг, несмотря на привоз самых именитых и вполне себе радикальных художников, темой для основного проекта выбирает более чем нейтральную — "С тех пор, как Петербург обрел имя", а девизом — слово "надежда". Он готов бороться с косностью российской цензуры и самоцензуры, но вот готов ли он противостоять мифологии Эрмитажа, очарованию имперского прошлого, пропитавшему все в этом музее воздуху дипломатии и конформизма? Здесь — как в детском вопросе "кто кого победит: кит слона или слон кита?" — нет ответа. "Манифеста" не имеет права быть конформистской. Эрмитаж всегда очень осторожен. Или, перешагнув 250-летний рубеж, музей готов омолодиться и сделать ставку на совсем не своего верного зрителя, а на племя молодое и незнакомое? Как бы то ни было, год обещает быть интересным.