Место всеобщего пользования

Выставка современное искусство

В парижском Гран-Пале открылась шестая Monumenta: начиная с 2007 года в самый разгар туристического сезона колоссальный неф Гран-Пале отдается выставке-инсталляции одного из корифеев современного искусства. Париж уже видел "монументы" Ансельма Кифера, Ричарда Серры, Кристиана Болтански, Аниша Капура и Даниеля Бюрена. Теперь к пантеону присоединились Илья и Эмилия Кабаковы с тотальной инсталляцией "Странный город". Кураторами выставки по приглашению художников выступили Жан-Юбер Мартен, устроивший первую персональную выставку Ильи Кабакова на Западе, и Ольга Свиблова, организатор последней выставки Кабаковых в России. Из Парижа — АННА ТОЛСТОВА.

Monumenta относится к разряду почетных выставок-оммажей, вплетающих еще одну лавровую веточку в венок бессмертного. От нее не ждут откровений, интрига в другом: совпадет ли масштаб экспонента с масштабом выставочного зала площадью 13,5 тыс. кв. м и высотой 35 м, подтвердит ли неф Гран-Пале этот масштаб, покажет ли, что художник принадлежит будущему, куда, как когда-то сказал нынешний "монументалист", возьмут не всех. И наверное, следовало предполагать, что Илья Кабаков, у кого давно сложилась репутация художника-антрополога, деконструктора советской коммунальной цивилизации, и художника-рассказчика, наследника русской литературы XIX века, сострадающей маленькому человеку и грезящей о великих утопиях, завалит Гран-Пале грудами мусора, материального и словесного. Тем более что с таким, коммунально-литературным Кабаковым Париж хорошо знаком: в Центре Помпиду выставлена его инсталляция "Человек, улетевший в космос из своей квартиры", в Музее Майоля — "Коммунальная кухня". Однако он, колобком ускользнув от привычных интерпретаций, предстал в ипостаси художника-метафизика и визионера, одержимого идеей пространства, отнюдь не социального. "Странный город" немногословен и не замусорен вещами, он построен из света, льющегося сквозь стеклянные своды Гран-Пале и отражающегося от белоснежных городских стен, и из музыки, настоящей, связывающей все пространство воедино, и застывшей — в архитектурных формах.

В торце нефа установлен гигантский "Купол", повторяющий форму купола Гран-Пале и переливающийся разными цветами, вероятно, в соответствии с учением Кандинского о духовном в искусстве. Вместе с тем это и колокол, и радар, и излучатель космической энергии — образ, знакомый нам по многим работам Кабакова. Но сейчас "Купол" излучает электронную музыку, в которой улавливаются колокольные перезвоны, заполняющие все пространство "Странного города", так что сам он кажется плодом этого излучения. Его архитектура, архитектура пустынного, как площади Джорджо де Кирико, лабиринта с множеством разомкнутых стен, связанных аркбутанами, загадочным образом напоминает каждому свое: Грецию, Италию, Аравию, Северную Фиваиду белозерских монастырей, а может быть, и град Китеж, если воображать его застроенным церквами и палатами с древнерусских икон. В детинец города ведут "Врата", очертаниями немного похожие на золотые в Киеве, не то триумфальные, не то кладбищенские. В центре же его расположен "Пустой музей", где музейный свет освещает музейно-красные голые стены и гремит Бах, словно бы предлагая зрителю увидеть звук в этих слепых пятнах света. "Пустой музей" окружен четырьмя павильонами, святилищами или же кельями для четырех старых кабаковских инсталляций — "Манас", "Центр космической энергии", "Как встретить ангела?" и "Врата". Все они объединены темой утопии — как коллективной, в "Манасе" или "Центре космической энергии", где кампанелловский Город Солнца, отражающийся в небесном Иерусалиме, непременно выстроен на краю платоновского Котлована, так и личной, в "Ангеле". И все они посвящены теме перехода, выпадения из бытия в инобытие, с этого на тот свет, что несколько буквально манифестировано во "Вратах".

За внутренними стенами "Странного города" — на подоле — помещаются две базилики. Можно подумать, что "Белая капелла" расписана одним из тех художников-персонажей, которым делегируется часть авторских полномочий, например Шарлем Розенталем в период его соцреалистических поисков. Но художник-персонаж, обычно столь трудолюбивый, схалтурил: стены, расчерченные на квадраты, большей частью белы, лишь местами, как обрывки воспоминаний, проступают фрагменты каких-то пейзажей и бытовых сценок, зато по западной стене этого храма памяти "Страшным судом" расползается черная дыра окончательного забвения. Кто был автором картин в "Темной капелле", сказать сложно: возможно, художник-персонаж, возможно, сам Илья Кабаков. Но одно несомненно: хотя в поле изображения то и дело влезают куски какого-то дрянного соцреализма, живописец расписывается в любви к другой реалистической традиции, к венецианцам, Веласкесу, Вермееру, Мане. Эти огромные, составленные из множества холстов панно, запечатлевшие вручение Кабаковым Императорской премии, не поместились в храме — их пришлось уложить на бок, столь велика эта слава, и тут уже в полный голос звучит ирония, тогда как в "Светлой капелле", если прислушаться, звучат колокола.

Жан-Юбер Мартен, в годы своего директорства в Центре Помпиду как раз и приобретший "Человека, улетевшего в космос", казалось, на долгие годы задал тон в антропологических интерпретациях искусства Кабакова, художника, говорящего об уделе человеческом на руинах советской утопии. На Monumenta видно, что еще в 1980-е куратор полюбил в Кабакове метафизика, поэта безбрежных пространств, куда человек переносится силой мечты и мысли, превозмогая свое мусорно-туалетное бытие, что ударение следует делать на слове "космос" и что в слове "утопия" как раз и заключен этот пространственно-метафизический смысл выпадения из места и времени. И Советский Союз, тень которого, конечно, легла на "Странный город", с некоторой исторической дистанции начинает представляться утопией, в своей дерзновенности скорее прекрасной, нежели отвратительной. Это почти религиозное сознание, равно как и столь благостное отношение к Советскому Союзу, как нельзя более подходят современной российской культурной политике. В организации и финансировании проекта — видимо, стараниями Ольги Свибловой — участвовали Министерство культуры РФ, департамент культуры города Москвы и несколько огосударствленных российских корпораций-меценатов. Делали они это, скорее, по международно-дипломатической линии, для внутреннего употребления в России теперь в ходу другие ценности, но "Странный город" с ними странным образом корреспондирует. Вот только Советский Союз здесь похоронен, примирение с ним — посмертное, тогда как для нас он все еще живее всех живых.