В прокат выходит "Левиафан" Андрея Звягинцева, увенчанный многими международными наградами, к которым вполне может прибавиться "Оскар". Выходит без мата (который любой зритель может додумать без труда), зато пятьюстами копиями вместо запланированных трехсот. Мутный шум вокруг фильма, воспринятого как политическое высказывание, мешает разглядеть в нем фильм как таковой
Фото: Anna Matveeva
Фото: Anna Matveeva
Фото: Anna Matveeva
Из эстетических характеристик неизменно упоминается лишь операторская работа Михаила Кричмана: красиво снято. Не хватало только, чтобы это было еще и снято уродливо. Кричман вообще всегда снимает — особенно природу — очень красиво, слишком красиво. Кажется, что только в этом заключается задание, которое дает ему режиссер. Стоит поставить мысленный эксперимент: вычесть из фильма красоту картинки — и проверить, что останется.
Живой классик Бертран Тавернье как-то дал мне урок сценарного ремесла на примере французского триллера "Бабочка на плече", где герой погибал из-за того, что на таможне перепутал чемоданы. "Беда сценариста (а им был "сам" Тонино Гуэрра.— М. Т.) в том, что он сам не знает, что было в чемодане. Зрителю знать об этом необязательно, а вот авторы знать обязаны". Так, в "Дневной красавице" Бунюэля зрители не знают, чем перепугало гетер содержание коробочки, продемонстрированной им клиентом-японцем. Но коробочка была отнюдь не пуста. Там лежала фотка сценариста Карьера: в каком виде он снялся — подумать страшно.
Над Андреем Звягинцевым, начиная с "Возвращения" (2003), буквальной иллюстрации "парадокса Тавернье", тяготеет "проклятие чемодана". В его дебютном фильме это был реальный чемодан, который откапывал пришедший из ниоткуда отец героев-мальчишек. Беда была не в том, что зрители так и не узнавали о его содержимом, и даже не в том, что об этом явно не знал режиссер, а в том, что режиссеру было на чемодан глубоко наплевать. С течением времени в красивые "чемоданы", которые любой волен заполнять — хоть богоборчеством, хоть богоискательством, хоть антиклерикализмом и "кровавым режимом", хоть, на взгляд некоторых, может быть, и не очень сумасшедших комментаторов, "симфонией Церкви и Власти",— превратились сами его фильмы.
Фото: Anna Matveeva
"Левиафан" — сама "правда жизни" по сравнению с "Возвращением" и "Изгнанием" (2007), однако и от метафизического измерения Звягинцев не отказался. Николай (Алексей Серебряков) — не просто жертва мэра-бандита (Роман Мадянов), но и праведник Иов, на которого бог обрушил все возможные несчастья, и жертва не столько невнятного библейского чудища, сколько государства, с которым Левиафана отождествил Гоббс. Впрочем, от Левиафана, точнее говоря, от белого кита (не того ли, во чреве которого оказался совсем другой библейский персонаж — Иона), остался лишь скелет на берегу Баренцева моря.
Это же не кафкианский Йозеф К., которому приказано самому определить свою вину, а отслуживший в десантуре автослесарь с северов
Такого груза интерпретаций слишком много для экранного персонажа с биографией, семьей и домом, который как раз и отжимает мэр. Это же не кафкианский Йозеф К., которому приказано (хотя у Кафки австро-венгерская бюрократия тоже возвышалась до образа беспощадного ветхозаветного божества, Йозеф К. жил отнюдь не в реальной Праге) самому определить вину, за которую его казнят, а отслуживший в десантуре автослесарь с северов.
Пусть сама экранная реальность вызывает множество вопросов к сценарию. Пусть кажется неправдоподобным, что мэр, каким бы упырем он ни был, тратит столько сил на отъем стоящего на отшибе и на просторе дома, чтобы выстроить на его месте церковь. Пусть (при всем уважении к российской власти) такого урода во главе какого-никакого, но города, представить трудно. Пусть мэр ничем не отличается от жирных и пьяных негодяев, которых Мадянов навострился играть: тот же генерал Мележко из "Цитадели". Пусть Коля Серебрякова — копия с его же Алексея ("Груз 200"), так же вопрошавшего, пусть не священника, а профессора научного атеизма, как там обстоят дела с богом. Пусть решительно непонятно, чем виноваты попы. В том, что стали непременной частью властного декора,— безусловно, виноваты. Но мэр-то стал негодяем, наверное, не потому, что архиерей напел про "власть от бога", а по сугубо социально-экономическим причинам.
Это же не «Приключение» Антониони, где героиня имеет право взять да и раствориться в пейзаже, а, черт возьми, социальная драма
Пусть. Но и эту, вполне условную реальность Звягинцев предает, когда убивает Колину жену Лилю (Елена Лядова). Понятно, что жены он должен был лишиться, как лишился друга-адвоката (Владимир Вдовиченков), с Лилей переспавшего, как лишится дома и свободы: иначе какой же он Иов. Но четкая реальность, в которой пьют винтом и по-гопнически бьют обеими ногами, не совмещается с реальностью, где женщина погибает, увидев живого кита, и чуть ли не потому, что этого кита увидела. Изначально заданная логика фильма предполагает ответ на вопрос, кто ударил Лилю молотком по голове: Коля, его сын, мэрский наемник или кит-маньяк. Похоже, что сам Звягинцев ответа, как водится, не знает — и, что гораздо печальнее, ответ его совершенно не волнует. Но это же не "Приключение" Антониони, где героиня имеет право взять да и раствориться в пейзаже, и что с ней случилось действительно неважно, а, черт возьми, социальная драма. Или не социальная, и тогда мэр — такая же слепая игрушка в руках Всевышнего, но почему же тогда эта мерзкая игрушка представлена так, что не может не вызвать праведный гнев?
По забавной рифме судьбы, голливудский страшила Пан Косматос давным-давно снял своего "Левиафана". Там чудовищный вирус таился в бутылке водки, найденной на борту затонувшего советского судна. Принимая во внимание, сколько пьют у Звягинцева, что мэр, что слесарь с адвокатом, виной всем их страстям тоже инопланетный вирус, который им кто-то подмешал в водку. Ну а не дав возможности героям и антигероям просохнуть, Звягинцев нарушил аксиому безопасности жизнедеятельности: никогда не встревать в разборки двух алкашей.
В прокате с 5 февраля