В рамках секвестра российского бюджета на 10% сокращены и федеральные расходы на культуру. О том, какое влияние это окажет на подведомственную ему сферу, в интервью "Ъ" рассказал министр культуры Российской Федерации ВЛАДИМИР МЕДИНСКИЙ.
Фото: Коммерсантъ / Василий Шапошников / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Василий Шапошников / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Василий Шапошников / купить фото
— Начнем с "Тангейзера": есть ли шанс, что спектакль Тимофея Кулябина вернется в репертуар Новосибирского театра оперы и балета?
— Вопрос "Тангейзера" закрыт, все решения приняты. Необходимости вмешиваться в работу Новосибирского театра не вижу.
— Тем не менее в ваших словах есть противоречие: руководителя одного из ключевых театров страны уволили за спорный спектакль...
— Минкульт не "увольняет за спектакль". Увольнение связано с тем, что руководитель так и не понял или не захотел понять: государственное учреждение не частная лавочка. Уверен, массовых митингов можно было избежать. Собрать на своей площадке журналистов, местных депутатов, общественников, представителей РПЦ: разъяснить, убедить, обаять. Невзирая на личные симпатии. Стремление к диалогу, особенно в конфликтных условиях,— обязанность руководителя федерального театра.
— О руководителях федерального уровня. Министерство культуры объявило о проекте "Кадровый потенциал". Что это такое? Это не то же самое, что уже имеющийся "Кадровый резерв" для госслужбы?
— Нет, не то же самое, хотя цели преследуются похожие, только с учетом специфики культурной сферы. Наша программа хоть и предполагает подбор кадров для работы в министерстве, но в первую очередь нацелена на подбор, систематизацию и учет управленцев именно для учреждений культуры — а это все-таки не госслужба.
Нам нужно держать в поле зрения людей, которые в той или иной степени сочетают творческие и деловые, руководящие навыки. И это поле зрения мы хотим расширить — охватить в нем и разные сферы культурной деятельности, и разные регионы. Не секрет, за пределами столиц у ведомственного начальства, увы, начинается кадровая терра инкогнита.
Нам нужно построить такую математическую модель, такую многомерную матрицу, которая учитывала бы разные параметры, ввести в нее критерии для как можно более объективной оценки качеств кандидатов на те или иные управленческие должности. Мы будем учитывать и наработки нашего партнера по проекту — Академии народного хозяйства и госслужбы, и опыт бизнеса, в том числе Сбербанка.
Планируем, что система заработает осенью. Проблема с управленческими кадрами в нашем случае та же, что и у госслужбы в целом и у бизнеса. Только, повторяю, со спецификой культурной отрасли.
— А именно?
— Вот типичная ситуация. Освобождается вакансия директора, например, в музее. Нужно кадровое решение. И начинает культурное начальство — федеральное или региональное — быстро перебирать в памяти, кто там есть подходящий помимо имеющихся замов. Созванивается с коллегами, а то и просто со знакомыми, просит кого-то авторитетного и уважаемого порекомендовать... Не скажу, что это система, но случается нередко. Сами можете оценить степень субъективизма, закрытости, случайности — и, соответственно, вероятность неоптимальности решения, принятого таким образом.
Или, к примеру, аналогичная ситуация, но с другой стороны, сидит человек тихонько годами где-нибудь в местном театре кукол или даже культучреждении центрального подчинения — в глубинке. То ли хорошо работает, то ли нет — вроде и отчетность нормальная, и просит неназойливо, и жалоб-скандалов нет. И ладно, мол, пускай сидит. Кому есть дело до этого театра и до этого директора? А может быть, он ни на что не годен или, наоборот, созрел для решения более масштабных задач? А может, в его театре или в соседнем как раз подрастает толковый амбициозный молодой руководитель, которому позарез нужен шанс? А вдруг где-нибудь в смежной отрасли: образовании, госуправлении, даже бизнесе есть талантливый управленец, который мог бы быть невероятно полезен данному учреждению культуры? Это, обратите внимание, уже не "пожарный" вопрос, а вопрос именно селекции, повседневной кадровой работы.
— Всех сейчас беспокоит секвестр бюджета. Насколько критично десятипроцентное сокращение бюджета министерства? Будут ли резать гранты?
— Мы все время пытаемся побольше выбить на культуру. В целом отрасль очень недофинансирована. Можно, конечно, причитать на каждом углу, что денег мало и мы ничего сделать не можем. Денег действительно мало, но сделать мы можем многое.
Да, секвестр предполагал тотальное сокращение всего, в том числе и грантов. Мы сделали то, что я называю "бюджетным маневром",— прямо как Минфин, только наоборот.
Если возьмем бюджет министерства, то увидим, что львиная доля приходится на финансирование музеев, библиотек, институтов и театров, затем идут стройка и реставрация, затем субсидии регионам и лишь затем проектная деятельность, осуществляемая либо в рамках ФЦП "Культура", либо централизованной сметы. Вот там все что угодно: Пасхальный фестиваль, ММКФ, "Кинотавр", выставки в России и за рубежом.
Мы сманеврировали таким образом, что все наши учреждения, то есть собственно работники культуры, остались при своих деньгах. У них нет десятипроцентного секвестра. Более того, сократив, к примеру, дотации некоторым театрам на 2,5%, мы тут же пообещали бонус до 7,5% тем, у кого будут лучшие продажи. Музеям сохранен план финансирования в рамках 2014-го — года культуры. А он был максимальным с 1991 года. Библиотеки тоже остаются на уровне 2014-го.
Это делается за счет тотальной экономии на всем остальном: на стройках, реставрации, программах, фестивалях, в первую очередь избавляемся от избыточного. Хотя закрытых программ на самом деле немного.
Также в министерстве запущена сложная многоуровневая система перепроверки заявок. Добиваемся больших скидок от поставщиков везде — от реставрационно-строительных работ до гастрольной, выставочной деятельности и прочее. Есть еще собственные расходы министерства. Их мы порезали сильнее всего: командировки, телефония, даже канцелярия и офисная бумага...
— Вряд ли внутренние расходы министерства экономят серьезную сумму...
— Речь о миллионах рублей. Вы не поверите, у нас по всем направлениям после проверок идет снижение до 30%.
— То есть в чем-то кризис оказался даже к лучшему?
— В любом кризисе есть что-то к лучшему.
— Что касается строек: какие проекты остановятся?
— Мы вынуждены заблокировать или перенести на 2016 год те новые объекты, которые еще не начали строиться... В принципе считаю это неправильным, ведь речь идет не о еще одном Большом в Москве или еще одном Эрмитаже в Петербурге. Речь об объектах культуры в регионах, которых там и так ждут десятилетиями. Но у Минфина и Минэкономики своя логика. Они перестраховываются, ориентируясь на худшие варианты развития событий.
— Что не будет строиться из запланированного в 2015 году?
— Притормаживается федеральное финансирование строительства Архангельского театра кукол, ВГИКа им. С. А. Герасимова, культурного центра в Калуге, ряда региональных объектов культуры, например связанных с празднованием 100-летия Мурманска, национальной библиотеки Бурятии и др.
— А реставрация Херсонеса не отменяется?
— При личной поддержке президента выделено дополнительно Крыму и Севастополю 1,6 млрд руб. на текущий год на ремонт и реставрацию объектов культуры. Общая трехлетняя программа приведения в порядок того, что было заброшено за последние 25 лет, примерно 4 млрд.
Украина не вкладывала в собственные памятники ни одной копейки. Все либо разваливалось, либо кое-как делалось за счет собственных доходов учреждений.
— Что будет с реконструкцией ГМИИ им. А. С. Пушкина?
— Она продолжается. С 2011 года копилось колоссальное недоосвоение средств: это был бесконечный клубок проблем. Вроде все хотели как лучше, но в итоге ничего не получалось. Ежегодно условно "возвращалось" в бюджет порядка 2-2,5 млрд руб. И только в 2014-м дело сдвинулось с мертвой точки. Судить рано, это будем делать по "результату", но по крайней мере там сейчас идут работы. Пока это бюджетно обеспечено.
Кроме того, продолжается реализация проработанных и согласованных в 2014 году новых проектов Минкультуры: комплекса ГЦСИ на Ходынке, Малого драмтеатра Льва Додина в Петербурге, Цирка на Фонтанке и нового здания МХТ имени Чехова в Коломенском.
— Каким фестивалям сократят финансирование? Что будет, к примеру, с упомянутыми ММКФ и "Кинотавром"?
— Бюджет "Кинотавра" сокращен на 10%, у ММКФ сокращение поменьше.
Система финансирования фестивалей, которая когда-то работала по принципу "хорошие люди — больше денег, плохие люди — не дадим", ушла в прошлое. Введены категории "главный международный фестиваль", "главный национальный", "главный мультипликационный"... Есть топ-лист фестивалей авторского, документального, дебютного кино. К примеру, в рамках реформы увеличено финансирование фестиваля имени Тарковского "Зеркало" на 60%, а в Суздале (мультфильмы) — вообще в 2-2,5 раза.
По региональным фестивалям принцип простой: мы даем небольшую субсидию, дальше сам регион привлекает средства.
— Экспертизу проводите?
— Конечно. Все решения принимаются фестивальным комитетом. Я только согласую итоги. Могу задать какие-то вопросы. В духе "А почему Михалкова сократили не на 10%, как всех, а на 15%?".
— Однако бюджет Фонда кино оставлен в первоначальном виде, тогда как бюджет министерства в разделе "Кино" сильно сокращен...
— Да, это было лично мое решение. Считаю, что "затягивать" все бюджеты на себя, а потом раздавать "с барского плеча", когда есть специализированная профессиональная институция, неэффективно. Фонд кино активно работает, у них хорошая экспертиза, правильные подходы. Мы этой системе доверяем. Но самое главное, там высокая доля возвратных денег — 40%. С большим трудом, кстати, сохранили ее в этом году. Некоторые продюсеры, конечно, требовали "войти в положение" и сделать так, чтобы ничего государству обратно не отдавать. Но я считаю эту позицию принципиальной: коммерческое кино должно деньги возвращать.
— Но при этом госрасходы порезаны в части документального и мультипликационного кино, то есть направлений, которые имеют намного меньше шансов окупиться?
— Ни документальное, ни мультипликационное кино мы не резали. У вас неточные сведения. Мы поддерживаем не только коммерческие, но и социально значимые проекты. Деньги направляются туда, где они могут быть эффективно израсходованы. При принятии решений о поддержке той или иной студии мы ориентируемся на все ее предыдущие достижения — фестивальные награды, зрительский успех, не только кассовые сборы.
Кому-то, например, нравится режиссер Иван Твердовский, а кому-то не нравится. Но его дебютный фильм "Класс коррекции" собрал уже порядка 30 международных призов. Лично я этот фильм не досмотрел — не потому, что он плохой, а потому, что я не могу такое смотреть, я нервничаю. А другие от него в восторге. Однако ни то ни другое не имеет никакого значения. Значение имеет объективная история успеха. С такой историей и режиссер, и продюсер имеют приоритетное право на госсубсидию со своим следующим проектом.
— Вам, как историку, "Битва за Севастополь" и "Батальонъ" понравились? Ведь в сюжете полно довольно спорных фактов...
— Факты не бывают "спорными". Бывают факты, бывают домыслы, а бывают вымыслы. Если мы говорим об искусстве, то для него история — это легенда, миф. И в легенде, и в кино есть место домыслу — это нормальный творческий прием. Если вы хотите стопроцентной достоверности, смотрите документальное кино.
"Спасти рядового Райана" — это исторический фильм? Это талантливо сделанная выдуманная история. В частности, про "правильное" отношение США к своим солдатам, которые "сражаются за Родину". Очень позитивная и достойная "Оскаров" история. А "Штрафбат"? Тоже про отношение страны — нашей — к нашим солдатам. Тоже профессионально. Тоже выдуманное насквозь. Только это антипод "Райана". После "Штрафбата" не просто "жить не хочется", а хочется немедленно свалить из "этой страны" куда подальше. То есть это, скажем мягко, вымысел, на котором строится "черный миф".
"Батальонъ" и "Битва за Севастополь" — это принципиально другое. Здесь нормальный художественный домысел, он не противоречит исторической правде в широком смысле, не ломает дух истории и работает на позитивную легенду.
— И кто решает, какая легенда позитивная, а какая нет?
— Экспертные советы при министерстве.
— Если история — это "легенда", зачем понадобилось снимать с проката фильм "Номер 44"?
— Его никто не запрещал — особо страждущие смогут посмотреть этот "продукт" на дисках и в интернете. Мы вместе с прокатчиками (ЦПШ) просто не допустили его к зарабатыванию денег на нашем рынке. Потому что это не кино, а мерзость. Бездарное по форме и гнусное по содержанию. Это не вопрос цензуры — это вопрос уважения к памяти наших предков. И к самим себе.
— На выбор социально значимых тем как-то повлияли экономические трудности?
— Никак. В этом году 70 лет Победы. Социально значимая тема? Инвалиды — из года в год социально значимая тема. Большой фильм Мирошниченко и ВГИКа на эту тему стал официальным фильмом Паралимпиады. Есть тема мирных профессий, летчиков,— будет новый "Экипаж". Есть запрос на спорт — будет фильм с рабочим названием "Движение вверх" про Александра Белова и легендарное баскетбольное олимпийское золото Мюнхена 1972 года.
Есть и обратные примеры. 200 лет Лермонтову — важная тема? Важная, но сценариев хороших нет. Есть еще хорошая тема, даже поручение президента по этому поводу — снять фильм про Льва Яшина. Только опять — экспертный совет Фонда кино считает, заявки по Яшину настолько слабы, что мы просто сожжем деньги.
То есть, как видите, кризис не повод урезать социально значимые темы. Но и одного факта социальной значимости недостаточно для получения господдержки.
— Сокращается ли бюджет Российского военно-исторического общества (РВИО)?
— Безусловно. Но основную его часть составляют спонсорские средства, в том числе те, на которые РВИО организует летние спортивные лагеря, поисковые работы, поддерживает реконструкции, обустраивает захоронения. Установило, кстати, больше 1 тыс. мемориальных досок Героям в школах и 30 больших памятников: Героям Первой мировой на Поклонной, мемориал 1914 в Калининграде, Рокоссовскому в Москве и Волгограде, генералу Скобелеву, Николаю II в Белграде и Хорватии и многие другие. Это все работа с бизнесом, уговаривание. Слава богу, мир не без добрых людей.
Вообще, РВИО, наверное, одна из самых экономически эффективных организаций такого рода в стране. Каждая копейка бьет в цель. И на каждую бюджетную копейку приходится рубль частного софинансирования. Иначе такой объем работ был бы не по силам. Общество еще и зарабатывает — на издании книг, компьютерных играх. Книги "История Крыма", "История Новороссии", авиасимулятор "Самолет Илья Муромец" — потенциально прибыльные проекты.
— Вы сами придумываете, какие памятники и где устанавливать?
— Буквально на днях открыли в Шампани памятник солдатам русского корпуса, павшим во Франции в 1914-1917 годах. Это что, специально придумывать надо? Во Франции мы поставили еще четыре памятника, каждый из них открывался с большой помпой французскими властями. Везде префект, мэр города, почетный караул, солдаты, венки, оркестр. А ведь это были в том числе памятники, посвященные войне 1812-1814 годов. Бонапарта французы уважают, но уважают и подвиг русских, достойно и честно сражавшихся. Так же мы ведем себя по отношению к французам в Бородино.
Кстати, в Бородино недавно РВИО торжественно захоронило "последнего солдата 1812 года". Это спустя 200 лет! Он погиб при штурме Парижа. Его скелет хранился в кабинете анатомии одного из французских лицеев как учебное пособие. Неизвестный солдат был высоким по тем меркам, 186 см, и его скелет изучали как образец телосложения. Но эта удивительная история имела не менее удивительное продолжение: сотрудники Бородинского музея-заповедника недавно установили в архивах его имя и звание! Мистика... Вот так. Война заканчивается тогда, когда захоронен последний солдат...
— Но активность министерства за рубежом памятниками не ограничивается?
— Все, что я вам сейчас рассказывал, делает не Минкульт, а Военно-историческое общество. Роль же культуры, возвращаясь к работе министерства, как "мягкой силы" в сегодняшнем мире выросла колоссально и будет расти. Это отчетливо понимают все — и недоброжелатели, мечтающие об изоляции России, тоже. Утром они Россию обличают, а вечером идут на наших звезд балета, на Мацуева, на Гергиева, Додина — и рукоплещут России. А какие эмоции в любой стране вызывают наши фестивали с участием самых одаренных детей! Мы сохранили, поддерживаем и развиваем уникальную отечественную систему выращивания талантов. И сегодня наши дети не хуже признанных мастеров меняют отношение к России.
— Неужели внешнеполитическая конъюнктура не снизила спрос на российское искусство?
— Зритель нас ждет абсолютно везде. Заявки в сотню раз превышают наши финансовые возможности. А там, где нам не рады на государственном уровне, развиваем прямые связи между театрами, музеями, филармониями. С Польшей, например. В прошлом году, в разгар санкционного давления, мы провели "перекрестные" год культуры с Великобританией, год языков и литературы с Германией, год туризма с Италией, сезоны культуры с Францией, Швейцарией, Австрией. Где-то госчиновники устранились, но что из того, что не они перерезают ленточки? Аншлаги не запретишь. Главное — нигде ни одно мероприятие не было отменено.
Возьмите Австрию — страну, где штаб-квартира ОБСЕ, европейское представительство ООН. О культурном влиянии я уже не говорю. Мы проводим с ними трехлетние сезоны культуры, такого не было за 90 с лишним лет дипотношений. На прошедшем на днях в Вене большом гала-концерте в честь 70-летия освобождения Австрии от фашизма солисты вышли на сцену в георгиевских лентах, звучала музыка Победы, мы смонтировали документальный видеоряд, как встречала Вена российских солдат, спасших от разрушения этот прекрасный город, как Советский Союз помогал Австрии вернуться к мирной жизни. В зале, кстати, были и официальные лица, австрийский истеблишмент, представители других государств, наши соотечественники. И под песню "День Победы" весь зал встал.
— О новых международных проектах при сокращении бюджета говорить не приходится?
— Почему? Мы вот, например, запустили программу — наиважнейшую — по поддержке русских театров за рубежом. Кто им поможет, если не мы? А ведь это проводники русского языка, русской литературы, русской театральной школы. Проект недешевый, но мы нашли деньги. На действительно нужное и важное мы обязаны находить средства. Это и есть наша работа.