Авось-анализ
Как короткая память мешает гражданам богатеть
Главная проблема России — память: она слишком короткая, избирательная и к тому же мифологизированная. Из-за этого граждане не могут вести себя рационально и принимать верные решения относительно собственного будущего, а у власти нет долгосрочного подхода к экономической политике.
Фото: Reuters
Фото: Антон Подгайко / Интерпресс / ТАСС
Опрос москвичей по поводу переименования станции метро "Войковская" привлекает много внимания. Однако спрашивать россиян о событии, которому больше двух лет, бессмысленно. Многие жители столицы до недавнего времени вообще пребывали в уверенности, что название станции происходит от географического топонима. А Петр Войков, конечно, негодяй, но какая разница, ведь это было сто лет назад.
Другой сюжет — Египет. Вроде операция в Сирии должна была напомнить о риске терактов, но нет, русский человек продолжает лезть в самое пекло, спрашивая "Яндекс", как попасть в Египет на машине, а то и вовсе на поезде.
В экономике хорошая память нужна для рационального поведения. Осмысление ошибок прошлого, накопление страхов позволяет принимать более правильные решения относительно будущего. Россияне же, кажется, ничего не боятся.
Страх потеряли
Еще в августе "Левада-центр" зафиксировал рекордное снижение уровня страха среди россиян — по 12 из 15 страхов этот показатель оказался самым низким за всю историю наблюдений начиная с 1994 года. Несмотря на кризис, они не боятся потери сбережений и работы, бедности и нищеты и даже стихийных бедствий. Страхи смерти, потери близких и мировой войны все еще высоки, но тоже снизились.
Одно из объяснений этого феномена — чрезвычайно короткая память. Россияне живут "в моменте", легко отвлекаются на внешние раздражители и оценивают будущее на основе текущих событий. Например, события на Украине стали гораздо меньше волновать россиян этой осенью не потому, что там закончилась война, а потому, что этот сюжет перестали показывать по телевидению с началом операции в Сирии. Если весной 2014 года за украинским сюжетом "очень внимательно" или "довольно внимательно" следило 60% россиян, то в конце сентября — 43%.
"Объемы короткой, или оперативной, памяти у нас буквально два-три года, а дальше люди события не удерживают,— говорит директор "Левада-центра" Лев Гудков.— Единственный институт, который задает сегодня ритм времени в России,— это телевидение, а у него объем памяти очень короткий, такое клиповое сознание. Люди плохо помнят события пятилетней давности, потому что нет дискуссии, нет проработки прошлого". Сюда еще стоит добавить социальные сети, которые по способу передачи информации мало чем отличаются от телевидения.
Поэтому, как только в экономике наступило шаткое равновесие, россияне стали позитивнее смотреть и на будущее. Так, октябрьские опросы "инФОМа" показали увеличение (с 19% до 27%) числа тех, кто считает, что следующий год будет для экономики хорошим временем. Более позитивной стала оценка перспектив экономики и в пятилетней перспективе. В результате индекс ожиданий вырос с 91 до 97 пунктов, а индекс потребительских настроений — с 81 до 85 пунктов.
"Это не оптимизм, а скорее успокоение,— поясняет директор проектов "инФОМа" Людмила Преснякова.— Инфляция замедляется, курс перестал сильно колебаться, и нет никаких факторов, которые бы питали усиление тревоги". Но отношение россиян к той же инфляции неотрефлексированное и фаталистическое. "Самый распространенный ответ: "Цены растут всегда",— говорит она.— Инфляция воспринимается как имманентное свойство окружающей среды, от которого невозможно защититься. Поэтому сравнительно небольшая доля россиян обращает внимание на факторы инфляции и ее колебания. Это для них как ухудшение или улучшение погоды за окном". Будущее они тоже оценивают на основе этой погоды.
Память отшибло
Помимо того что память у россиян короткая, она еще и крайне избирательна. Так, чрезвычайно свежи в памяти разного рода социальные травмы, считает Преснякова. Например, потеря сбережений, накопленных в СССР, в 1992 году, а потом в 1998-м. Последний кризис 2008 года, после которого прошло уже семь лет, тоже заставляет россиян осторожно относиться к инвестициям.
Воспоминания о других событиях 90-х, напротив, размываются и мифологизируются. Опросы "Левада-центра" показывают, что за последние 15 лет количество "затруднившихся ответить" на вопросы про гибель подлодки "Курск" выросло с 6% до 26%. Похожая картина и с другими событиями вроде "Норд-Оста", захвата школы в Беслане и взрывов жилых домов в 1999 году. Россияне плохо ориентируются и в причинах кризисов, которые вызвали те самые травмы.
История в массовом сознании разорвана. "Еще недавно конструкция истории обрывалась 1917 годом,— говорит Гудков.— До этого фактически было безвременье, где всеразмерность исторического времени сливалась в одно такое мифологическое прошлое. Можно называть это тысячелетней Россией, где нет времени. Но после распада СССР эта конструкция стала разрушаться. Где-то пять-семь лет школьные учителя просто не знали, как и что преподавать. Поэтому у молодого поколения возникло белое пятно в сознании и полный разрыв и невоспроизводимость исторической памяти. Главное событие, на которое стали все навешивать,— это победа в Великой Отечественной войне. И начало истории сдвинулось ближе к 1940-м. Заканчивается она на 1991-м, потому что дальше никаких институтов, которые бы описывали происходящее, создано не было".
На экономическом поведении это сказывается таким образом: люди стали оперировать очень узким горизонтом времени. Раз нет систематической работы над прошлым, то нет и осознания природы власти и базовых институтов. Возникает ощущение неопределенности, неуверенности и недоверия, считает Гудков: "Это полная противоположность тому, что мы видим в скандинавских странах, где доверие к институтам высокое. Там работает рационализация собственного поведения, выстраивается надолго проект своей жизни и карьеры, и возникает эффект, который называется методическим контролем собственной жизни. Вы можете брать длинные кредиты на образование, капитализировать какие-то ресурсы, заботиться о собственном здоровье, следить за собой и так далее. Возникает долгое время".
По мнению Пресняковой, даже те, кто пользуются долгосрочными инструментами, не мыслят большими горизонтами. "Даже ипотечники берут кредит с мыслью, что влезают в авантюру,— говорит она.— Пусть пока кредит выплачивается, а там посмотрим, что будет дальше. Может, наследство получу".
Другое следствие короткой памяти — неспособность анализировать экономическую ситуацию и запоздалые реакции. Очень долго россияне не верили в кризис и не понимали, в чем он выражается, пока беда не коснулась их лично: уволили с работы, закрылись любимые магазины или стоимость ставших привычными импортных товаров выросла раза в полтора. Как только начались катаклизмы, они стали реагировать на "красные треугольники", как говорят психологи,— те самые травмы.
Но если нет свежего личного опыта, аберрация памяти начинает играть с нашим человеком в опасную игру. Многие запомнили резкий рост доходов в 2000-е годы и восстановление после кризиса 2008-го и ждут их повторения. Образ потребления из прошлого переносится в настоящее, несмотря на явную угрозу снижения доходов: россияне все еще берут кредиты или ждут снижения ставок, не думают о накоплениях, а многие московские кафе буквально отбиваются от клиентов. Удивительно, но, кажется, для большинства россиян будущего просто не существует. Есть настоящее, в котором они окажутся через 5-10 лет, а там, как говорится, разберемся.
Сложнее всего обстоит дело с памятью у молодых россиян, младше 25 лет, детство которых пришлось на нулевые. О событиях девяностых они практически ничего не знают, живут советскими мифами либо ориентируются на западные страны. Это создает некую иллюзию бесстрашия. В смысле доверия государству они в каком-то смысле повторяют опыт своих родителей 1970-1980-х годов, которые копили деньги, не понимая, что грядущий крах СССР сотрет сбережения пары поколений.
"В советский период направление власти менялось почти каждые 15-20 лет,— говорит социолог "Левады" Денис Волков.— Сталин, развенчание культа личности, благополучие семидесятых с культом Брежнева, перестройка. Каждая новая эпоха перечеркивала предыдущую. У россиян вошло в привычку помалкивать и быстро забывать прошлое".
Раздвоение личности
У короткой памяти есть еще одно неприятное следствие — мифологизация прошлого. По мнению американского экономиста Дэниэля Канемана (Нобелевский лауреат, основатель поведенческой экономики), человек принимает решения на основе воспоминаний, а не реального опыта. В 1990-е был проведен эксперимент с участием пациентов, проходящих процедуру колоноскопии. Пациент А. испытывал боль всего две минуты, а пациент Б.— пять минут. Но интенсивность боли у последнего снизилась к концу процедуры. Спустя несколько лет они совершенно по-разному описывали свой опыт: первый больной утверждал, что у него был ужасный опыт, а второй — что вполне терпимый. Так и прекрасный ужин с пролитым перед уходом на штаны кофе запомнится ужасным. Если развить эту мысль, то можно предположить, что 1990-е запомнились бы россиянам гораздо лучше, если бы не последний негативный опыт, который все испортил,— дефолт 1998-го. При этом распад СССР в 1991 году простые люди не заметили, они были озабочены сиюминутными проблемами и новыми вызовами, считает Волков. Только спустя десять лет это событие стало выделяться как самое яркое воспоминание.
"Решения принимают наши воспоминания, а опыт практически стирается из памяти,— говорит Канеман.— Человек за свою жизнь проживает примерно 600 млн психологических моментов, которые длятся по три секунды. Но мы их не помним, они нам не важны. Особенно это касается измерения счастья. Сегодня мы приходим к выводу, что есть две личности, которые отвечают за разное восприятие счастья. Дело не в том, как счастливо человек реально проживает свою жизнь, а в том, что он думает по поводу своей жизни".
"Решения, которые человек принимает исходя из своих ценностей, воспоминаний и восприятия окружающего мира, можно считать рациональными",— соглашается Алексей Белянин, заведующий лабораторией экспериментальной и поведенческой экономики НИУ ВШЭ.
Прошлое — это не созданный раз и навсегда фильм, а постоянно меняющаяся фантомная реальность, считает Гудков: "Прожитая жизнь с течением времени воспринимается совершенно по-другому. Пожилые люди видят советское прошлое в розовом цвете, потому что они были тогда молоды. При этом идеализированное прошлое воспринимается как основание для критики настоящего. В брежневский золотой век многие запомнили чувство уверенности в будущем, но забыли бедность повседневной жизни. Негативный опыт вытесняется из памяти. Впервые это было описано в 1960-х годах на примере Германии, где люди, приобщенные к нацистскому режиму, напрочь забывали жестокости. Но в ФРГ проработка прошлого упоминается в первых главах Конституции, и это становится социальной политикой".
"Люди моего возраста имеют разные воспоминания: кто-то хорошо помнит, что было, кто-то помнит пристрастно и даже помнит то, чего не было,— рассказывает писательница Татьяна Толстая на одной из лекций, посвященных советскому наследию.— И вот меня подвозил один левак, шофер, мы с ним разговорились. У него совершенно странные представления оказались: "Вот, хорошо жили при советской власти — 980 рублей я получал". Я говорю: "А где же вы работали, на каком производстве, уран добывали? — "Нет, я был обычный инженер".— "А не врать? Обычный инженер получал от 120 и до 200, может, как-то добивал, если он начальник цеха".— "Да нет, я обычный, то-се". Короче говоря, мужик ко всему ноль приписывал. И все его воспоминания были мечтой, опрокинутой в прошлое".
Короткая память обрекает наших сограждан на безответственное финансовое поведение, погоню за легкими деньгами, обрастание кредитами, отказ от долгосрочных накоплений, склонность к наемному труду (как альтернативе своему делу), чрезмерный риск и наивную надежду на государство. А государство — на вечные поиски краткосрочных решений.