Сдачный роман

На то, чтобы проникнуться доверием к единому государственному экзамену, россиянам потребовалось 15 лет, за которые ЕГЭ пришлось серьезно измениться. Теперь, по данным ВЦИОМа, больше половины учащихся, родителей и учителей считают, что его результаты объективно отражают реальные знания. "Власть" вспоминает историю главной постсоветской образовательной реформы.

Александр Черных

Мало кто знает, что прообраз современного ЕГЭ появился еще в СССР — в 1990 году союзное Гособразование учредило Лабораторию централизованного тестирования учащейся молодежи. Эта организация должна была "определять уровень фундаментальной подготовки" школьников — их родители могли заплатить за тест и узнать, чего на самом деле стоят пятерки и четверки их детей. Уже тогда Гособразование рекомендовало ректорам засчитывать результаты этого тестирования в качестве вступительных экзаменов, и если в 1992 году таких вузов было всего восемь, то через семь лет их стало уже 250. В 1999 году через систему федерального централизованного тестирования прошло 350 тыс. человек, из которых 40 тыс. использовали полученные результаты при поступлении в вузы. Впрочем, такой вариант все еще казался абитуриентам и учителям какой-то экзотикой. "Сама идея отделения вступительных экзаменов от вузов рассматривалась в профессиональном сообществе как нечто невероятное, как несбыточная мечта,— вспоминает сотрудник ВШЭ, автор книги "Хроники образовательной политики: 1991-2011" Борис Старцев.— Когда ЕГЭ задумывался в конце 1990-х годов, вряд ли кто-то мог предположить, что удастся создать ту систему перехода из школы в вуз, которую мы имеем сегодня".

Сама идея ЕГЭ принадлежала министру образования Владимиру Филиппову и ректору ВШЭ Ярославу Кузьминову. "Мы пришли в правительство Примакова в сентябре 1998-го, после дефолта. Сначала пришлось экстренно решать финансовые проблемы — задержки по зарплате учителям и преподавателям вузов, долги по ЖКХ,— вспоминает в беседе с "Властью" Филиппов (теперь он занимает должность ректора РУДН).— Но уже через год созрело понимание, что российское образование нуждается в решении серьезных содержательных проблем, которые копились десятилетиями".

Самая сложная ситуация была с доступностью высшего образования: в регионах у большинства семей просто не было денег отправить детей в Москву поступать в вуз. Те же, кто все-таки попадал в столицу, должны были за несколько дней в нервной обстановке сдать сразу несколько вступительных экзаменов, причем число попыток было ограничено — времени и сил хватало на два, максимум три вуза. "А поступить в хороший университет человеку со стороны было крайне сложно,— объясняет Филиппов.— Ведь они открыли платные курсы, на которых целенаправленно готовили абитуриентов к своим вступительным экзаменам, к своим требованиям". Одновременно в столице росло число "школ-партнеров", где выпускные экзамены засчитывались вузом в качестве вступительных. "Серьезной проблемой были и золотые медалисты,— вспоминает Виктор Болотов (с 1992 по 2004 год — заместитель министра образования).— Тогда у них была льгота при поступлении, поэтому медалистов с каждым годом становилось все больше". "А еще была так называемая система позвоночного поступления,— добавляет Филиппов.— Когда ректоры по звонку должны были зачислять детей различных начальников — от СЭС и пожарной инспекции до замминистров. Это было на самом деле массово распространено. В итоге детям из регионов просто не оставалось мест, все уже было занято и поделено".

Что это за ежегодное весеннее обострение? Как приходит май, все начинают биться против ЕГЭ?

Вторая серьезная проблема — значительный разрыв между уровнем школьного образования и вузовскими экзаменами. "Университеты специально завышали планку вступительных испытаний, чтобы больше школьников поступали на платные курсы или учились у репетиторов",— уверен экс-министр Филиппов. "Надо понимать, что вузовское репетиторство было по факту взяткой в рассрочку — настоящей целью абитуриентов была прежде всего помощь на экзаменах, а не получение знаний,— рассказывает Борис Старцев.— Собственно, я так поступал в МГУ в 1991 году: благодаря репетиторам я знал заранее темы сочинений, а на английском моя преподавательница перед экзаменом подошла к коллеге и попросила ко мне не придираться". Высшая школа экономики в те годы оценивала объем всероссийского "вступительного рынка" в $1 млрд — столько родители страны тратили на подготовительные курсы, псевдорепетиторство и взятки.

Осенью 1999 года министр образования Владимир Филиппов впервые публично заявил, что министерство готовится ввести единое тестирование для всех выпускников школ страны. На правительственном уровне этой идее оказывал поддержку Герман Греф, возглавлявший тогда фонд "Центр стратегических разработок". В 2000-м фонд представил стратегический план развития страны, где первым пунктом была указана необходимость модернизации образования. Именно в этом документе, отмечает Старцев, впервые была сформулирована идея независимой общегосударственной аттестации — "с использованием единого экзамена". Любопытно, что сначала эта инициатива понравилась коммунистам. Член фракции КПРФ Иван Мельников, возглавлявший тогда думский комитет по образованию, заявлял, что на 80% согласен с этой идеей Грефа, а 20% предложил "проверить в экспериментах". Однако осенью 2000 года на партийном съезде КПРФ было принято решение выступить против правительственной стратегии, после чего коммунисты на долгие годы превратились в самых принципиальных критиков ЕГЭ.

Первый экспериментальный ЕГЭ был проведен в 2001 году в шести субъектах РФ, причем в некоторых регионах по новой схеме сдавали всего один из экзаменов. Тогда же были закреплены три основных принципа новой системы. Испытания проходили в чужой школе, работы проверяли независимые эксперты. Значительная часть заданий была сформулирована в виде тестов, где нужно выбрать правильный ответ из нескольких предложенных. И, наконец, результаты ЕГЭ можно было отправить в несколько вузов, вместо того чтобы ехать в другой город и сдавать экзамены там.

Условия в 2001-м были крайне мягкими. Когда в некоторых регионах учителя и родители забили тревогу из-за слишком сложных, по их мнению, заданий, им тут же пошли навстречу: до конца проведения эксперимента действовало правило, по которому ученик гарантированно получал минимальную тройку в аттестат, даже если не смог решить правильно ни одного задания. Несмотря на все опасения, первый ЕГЭ прошел гладко. Но от критики это его не спасло.

"В 2003 году меня руководство страны спросило: "Что это за ежегодное весеннее обострение? Как приходит май, все начинают биться против ЕГЭ?" — вспоминает Владимир Филиппов.— Тогда я начал перечислять, кто выступает против, и объяснять, почему им не нравится экзамен". Больше всего, по его мнению, переживали учителя: раньше они ставили выпускные оценки на экзаменах, а теперь знания их учеников оценивал кто-то другой. Недовольны были директора школ, которые больше не могли "раздавать" золотые медали, а также рядовые преподаватели вузов, которые подрабатывали "целевым" репетиторством. "А когда я начал пересказывать претензии ректоров, меня перебили и сказали, что про них все и так понятно,— смеется Филиппов.— Ну хорошо, спрашивают: "А кто тогда за ЕГЭ?" Я и ответил: "Население. Абсолютное большинство населения страны поддержит ЕГЭ, когда поймет, что детям больше не надо ехать через всю страну, чтобы сдать экзамен"". Прогноз министра сбылся только через 13 лет.

Коммунисты не прогадали — постоянные протесты против введения ЕГЭ добавили партии немало сторонников. Список основных претензий к госэкзамену был сформирован за первые несколько лет и с тех пор практически не менялся. Особую ненависть вызвала тестовая система проверки знаний: экзамен сразу окрестили угадайкой, а родителей пугали, что их детей школа будет учить только "проставлять крестики". Схожим обвинением было "натаскивание на ЕГЭ" — родители и учителя переживали, что старшеклассники готовятся только к нескольким экзаменам, а на остальные предметы не обращают внимания. В значительной части вузов утверждали, что после введения ЕГЭ упало качество приема: раньше профессора могли на экзамене пообщаться с потенциальными студентами, лучше проверить их знания и творческие способности, а теперь все решается через обезличенные результаты экзамена. Лидером этой группы ректоров стал глава МГУ Виктор Садовничий, который неоднократно публично заявлял, что не доверяет результатам ЕГЭ, и добился для главного университета страны права проводить дополнительные экзамены. Не доверяло ЕГЭ и то самое население, на поддержку которого надеялся министр Филиппов: каждый второй утверждал, что ребенок его знакомых учится в одном вузе с кавказскими студентами, которые плохо говорят по-русски, но при этом сдали ЕГЭ на 100 баллов.

"Настоящим объектом критики должен был быть не ЕГЭ, а те проблемы в образовании, которые он высветил,— считает Любовь Глебова (возглавляла Рособрнадзор в 2008-2012 годах).— С введением ЕГЭ стало сложнее не учить уроки, нельзя договориться с учителем о хорошей оценке. Конечно же, иногда посмотришь в зеркало — и хочется его разбить, а не себя заставить измениться, отсюда и критика".

В 2004 году министром образования и науки стал физик Андрей Фурсенко, причем поначалу и он высказывался о ЕГЭ скорее скептически. В Минобрнауки даже всерьез обсуждали, не сделать ли госэкзамен добровольным для школьников и вузов. "Когда Андрей Фурсенко стал министром, на него насел ректорский корпус — они требовали отменить ненужный, по их мнению, ЕГЭ. И я очень благодарен ему за то, что он, несмотря на давление, решил сначала разобраться в ситуации,— говорит Филиппов.— А потом поездил по стране и увидел, что людям экзамен нужен". Фурсенко принял решение сделать ЕГЭ обязательным с 2009-го и на долгие годы стал главной мишенью для критиков: из-за госэкзамена он регулярно возглавлял антирейтинг самых непопулярных у населения министров. "Одна из причин переноса критических акцентов именно на ЕГЭ — то, что это ключевой символ образовательной реформы за 15 лет,— считает Старцев.— Его невозможно сравнить по масштабам ни с введением школьных стандартов, ни с переходом на бакалавриат и магистратуру. Хочешь критиковать власть — просто критикуй ЕГЭ".

"Первые два года основные претензии были к тестам,— вспоминает Виктор Болотов, в 2004 году возглавивший Рособрнадзор и отвечавший за проведение ЕГЭ.— Критики вылавливали ошибки и обсуждали их, забывая, что в вузовских экзаменах ошибок было не меньше. Вторая главная претензия — что вузам недостаточно ЕГЭ, им надо "в глаза посмотреть абитуриентам". А мы отвечали: "Да вы на самом деле в карман им хотите посмотреть!"".

Сейчас Владимир Филиппов признает, что в первые годы ЕГЭ не всем результатам можно было доверять: "Народ наш всегда хочет найти какие-то лазейки, пытается придумать что-то незаконное. Но надо понимать, что в других странах наказание за попытку вмешательства в проведение экзамена — серьезный тюремный срок. А у нас — административный штраф, да и тот не сразу появился. Ну а тех, кто попался на списывании или сдаче за другого школьника, вообще принято жалеть". Другую проблему, считает он, породили сами власти: "Так как ЕГЭ затрагивал сотни тысяч людей в каждом регионе, его результаты включили в критерии оценки качества работы губернаторов. Это оказалось ошибкой — сразу начались какие-то коррупционные схемы, административное давление для завышения результатов".

Впрочем, если разобраться, ЕГЭ не был такой уж бескомпромиссной реформой, которой всем пришлось подчиниться. Тем же ректорам удалось отстоять часть своих интересов. Так, изначально вместе с ЕГЭ предполагалось ввести еще одну серьезную новацию — ГИФО, государственное именное финансовое обязательство для оплаты высшего образования. В зависимости от набранного количества баллов ЕГЭ, абитуриент должен был получить от государства определенную сумму на высшее образование: отличники смогли бы учиться бесплатно в любом вузе, хорошистам пришлось бы немного доплачивать или выбрать университет с меньшей стоимостью обучения и так далее. В итоге должен был получиться аналог школьного "подушевого финансирования", когда студенты "голосуют ногами", принося государственные деньги в бюджет только лучших вузов. Однако, несмотря на все усилия главы ВШЭ Ярослава Кузьминова, ректорское сообщество выступило резко против этой идеи, и от введения ГИФО власти в итоге отказались. Ее заменили системой образовательных банковских кредитов, которая так и не заработала до сих пор.

Одним из условий введения ЕГЭ было создание системы многочисленных вузовских олимпиад, которые сейчас проходят под эгидой Союза ректоров. "Я всегда был сторонником Всероссийских олимпиад, к их победителям не возникало вопросов, это выдающиеся ученики,— рассказывает Филиппов.— Но при введении ЕГЭ ректоры выпросили проведение своих олимпиад, это действительно была некоторая уступка". Экс-министр жалуется, что такие олимпиады часто оказывались не системой отбора одаренных абитуриентов, а удобным способом предоставления льгот нужным людям. "Я неоднократно приводил факты, когда ко мне в РУДН приносили дипломы самых выдающихся вузовских олимпиад, при этом у победителя оценка ЕГЭ по тому же школьному предмету была всего 35-40 баллов,— рассказывает он.— Сейчас, к счастью, все поняли, что это позор. Таких явлений стало меньше". Стоит отметить, что снижению количества подобных "олимпиадников" способствовала и введенная министерством норма: диплом засчитывается, только если его обладатель получил на ЕГЭ по этому предмету не менее 75 баллов.

Постоянная критика в итоге принесла результаты — практически каждый год в процедуру ЕГЭ вносились небольшие изменения. Сейчас экзамен уже мало чем напоминает тот первый эксперимент 15-летней давности. Прежде всего ЕГЭ с 2011 года начал избавляться от части "А" — той самой "угадайки" с выбором правильного ответа. Первыми тесты отменили на обязательных математике и русском языке, потом на литературе, а в этом году уже семь предметов лишились таких заданий. "На первом этапе, может быть, и нужна была тестовая часть, которая содержала очень простые вопросы, на троечку,— говорит Владимир Филиппов.— А сейчас можно усложнять. В частности, и для того, чтобы больше выпускников девятого класса шли в колледжи, а не в старшую школу с этими сложными ЕГЭ. Это поможет исправить перекос в сторону высшего образования — у нас же сейчас нехватка людей в сфере рабочих профессий". Глава Рособрнадзора Сергей Кравцов рассказывает, что отказ от тестов должен сделать экзамен более творческим: "чтобы ориентировать школьника на самостоятельные рассуждения, а не просто на запоминание конкретных фактов". Его предшественник Виктор Болотов не согласен: "Во всем мире задания с вариантами ответа успешно используются на экзаменах. Мне не очень понятно, почему от них решили отказаться". И действующие, и бывшие чиновники обсуждают отмену тестов с точки зрения педагогики, но настоящая причина все-таки в другом. "Просто было принято политическое решение постепенно от нее отказываться,— уверен Борис Старцев из ВШЭ.— Именно часть "А" оппоненты называли угадайкой. И оказалось проще ей пожертвовать, чем объяснять их неправоту. Тем более что ничего смертельного не случилось".

Точно так же, под давлением общественности, в 2014 году вернулось обязательное выпускное сочинение — для экзамена, который ассоциируется с холодной машинной проверкой, это выглядит потрясением всех основ. Пока сочинение является всего лишь допуском к экзамену и сдается по крайне облегченной схеме, но теперь критики уже не могут сказать, что ЕГЭ мешает детям учиться рассуждать.

Есть и другие нововведения. Например, из-за ректоров, которые все годы не уставали повторять, что "не видят" будущих студентов, была введена система портфолио. Что это такое, до сих пор непонятно — предполагается, что при поступлении абитуриенты смогут заработать несколько дополнительных баллов за "внеучебные достижения". Другое важное новшество последних лет — разделение ЕГЭ по математике на базовый и профильный. Теперь "гуманитарии" могут сдать предмет на своем уровне и спокойно получить оценку в аттестат. А тем, кто хочет поступать в технические вузы, предложат куда более сложные задания. "Я сам учитель математики и понимаю, что есть школьники с гуманитарным складом ума,— говорит Сергей Кравцов.— Им нужна математика, но не вузовская, а на уровне использования в повседневной жизни". Последняя проблема, которую удалось решить, — с доверием к результатам ЕГЭ: с 2014 года Рособрнадзор ввел беспрецедентные меры безопасности, чтобы исключить возможность списывания или утечки заданий. Теперь школьники заходят в классы через рамки металлодетекторов, задания все чаще распечатываются непосредственно на их глазах, а за всем классом через камеры следят независимые наблюдатели.

В лучших школах "подготовка к ЕГЭ" сводится к нескольким часам освоения формата экзамена — в каких клеточках какие галочки ставить

За 15 лет ЕГЭ кардинально изменился, но его создатели уверяют, что все идет по плану. "Я же всегда говорил, что для меня в ЕГЭ главное — принцип независимой оценки знаний,— заявил "Власти" Андрей Фурсенко.— Процесс сдачи экзамена должен быть отделен от тех, кто учил, кто учился и кто собирается учить дальше. Мне кажется, этот принцип сохранен. А тесты, сочинение — это уже вторично по отношению к главной идее". "Сейчас дети понимают, что главное — всерьез готовиться, осваивать всю школьную программу по выбранным предметам. Потому что шансов проскочить по блату или по недосмотру проверяющего очень мало,— утверждает Старцев.— В лучших школах "подготовка к ЕГЭ" сводится к нескольким часам освоения формата экзамена — в каких клеточках какие галочки ставить, в чем специфика отдельных типов заданий. А все остальное время дети просто осваивают программу: пишут тексты и решают задачи".

Тем не менее в большинстве школ проблема "натаскивания на ЕГЭ" все еще актуальна, возражает сопредседатель независимого профсоюза "Учитель" Всеволод Луховицкий: "Родители требуют от педагогов, чтобы те целенаправленно готовили детей к ЕГЭ или олимпиадам — для них важнее всего, чтобы ребенок поступил в вуз. Конечно, это порочная идея. У меня есть обязательная госпрограмма по русскому языку, и многое в ней не имеет никакого отношения к ЕГЭ, а учитель все равно должен ее преподавать". По его мнению, это последствия мифа о том, что ЕГЭ слишком сложен и без репетитора к нему подготовиться нельзя. "Части педагогов выгодно говорить родителям: "На уроке я вас готовлю по программе, а к ЕГЭ — за отдельную плату",— признает Луховицкий.— На мой взгляд, необходимо отменить призывную армию, и сразу увидите, как снизится конкурс в вузы и ЕГЭ потеряет свое значение для родителей".

Проблему "натаскивания" можно решить, расширив список обязательных ЕГЭ: сейчас это математика и русский, в 2022 году к ним добавится иностранный язык. Депутаты и ректоры постоянно требуют сделать обязательным экзаменом то физику, то историю, то литературу — каждый лоббирует наиболее близкий ему предмет. Но реальнее другой вариант, который сейчас осторожно обсуждается в профессиональном сообществе: просто вернуть выпускные школьные экзамены по большинству предметов. Предполагается, что по объективности проведения они сравнятся с ЕГЭ, но проверять будут базовые знания предмета для получения аттестата. А при поступлении в вуз выпускнику придется сдавать профильные, усложненные экзамены. Если эту схему удастся реализовать, то ЕГЭ будет еще больше напоминать ту традиционную систему сдачи экзаменов, от которой отказались 15 лет назад.