Самый сталинский министр
На протяжении 40 лет Дмитрий Устинов оставался одним из самых влиятельных люде
 |
| Устинов Дмитрий Федорович (1908-1984) — маршал Советского Союза, дважды Герой Социалистического Труда, Герой Советского Союза, министр обороны СССР (1976-1984). На фото: момент вручения маршальской звезды (1976 год) |
— Игорь Вячеславович, судя по тому, что я читал и слышал об Устинове, его можно назвать самым сталинским из всех наркомов. Вы согласны с этим?
— Полностью. Он, как и другие крупные руководители того времени, был воспитан Сталиным и сохранил существовавший тогда стиль работы на всю жизнь. К примеру, завод, на котором я работал, многие десятилетия был патронным. А потом его решили перепрофилировать на изготовление систем для ПВО. И министр оборонной промышленности Устинов стал очень часто бывать у нас. Буквально еженедельно. Это у него называлось "раскачивать завод". Причем приезжал часов в десять вечера. Привычка работать ночью у него осталась с тех пор, как все руководство страны подстраивалось под работавшего по ночам Сталина. Но Сталин, как мне рассказывали, отдыхал днем. А Устинов — никогда. Он спал два-три часа в сутки. Годами!
О его приездах на наш завод как-то узнавали заранее, и все начальники оставались сидеть по своим местам. Приезжает — и пошел по всем цехам. Обойдет все, абсолютно все. Найдет все неполадки, всех за них пожурит. Потом собирает всех начальников в кабинете директора. А на часах — третий час ночи. Выслушает всех, сам выступит, что-то дельное подскажет. Потом посмотрит на часы, а уже четыре, и говорит: "Да-а... Засиделись мы сегодня. Вам же еще надо домой пойти, выспаться как следует. Идите, и часикам к восьми возвращайтесь".
Требовательность у него тоже была сталинского образца. Отправляя своих помощников куда-то на предприятие, он давал подробные инструкции. Только тот прилетает на завод, сразу говорят, что Москва вызывает по ВЧ. "Ну, что ты сделал?" — спрашивает Устинов. "Да я же только что прилетел",— отвечает. "Как только что! Два часа прошло! Чем ты занимался?" Он говорил, что следит за всеми точно так же, как за ним когда-то следил Сталин.
— А относился он к людям тоже по-сталински, жестко?
 |
| В начале брежневской эпохи кандидат в члены Политбюро Дмитрий Устинов (в центре) допустил аппаратный промах. В 1966 году он ездил во Вьетнам и имел неосторожность сблизиться там с возглавлявшим делегацию Александром Шелепиным. Месть Брежнева была страшной — Устинова больше десяти лет не переводили из кандидатов в члены Политбюро |
— А с чем была связана такая перемена в Устинове?
— С одной стороны, на него легла громадная ответственность за всю промышленность, с другой — на его настрой очень отрицательно влияло поведение Хрущева. А ведь сначала Устинов восхищался Хрущевым. Я помню один наш разговор: "Такой,— говорит,— способный человек. Быстро все схватывает, пошутить может и даже поет здорово". Я тогда еще подумал: "Ведь умный человек Дмитрий Федорович, неужто не видит, что представляет собой Хрущев? А может, так надо говорить?" А потом Хрущев начал собирать всех к себе на обеды. И на них обсуждать все дела.
— Копировал Сталина? Тот ведь тоже собирал на Ближней даче узкий круг членов Политбюро и за накрытым столом принимал все решения...
— Так в том-то и дело, что у Хрущева собирался не узкий круг. Все члены политбюро, все ведущие зампреды Совета министров, другие люди. Рюмочку полагалось выпить. А потом без серьезного рассмотрения какого-нибудь вопроса, на основании разговоров за столом, по нему оформлялось решение. Устинов эти обеды страшно не любил.
А потом Никита Сергеевич совсем распоясался. Вел себя просто нехорошо. Обрывал, рявкал... В начале 60-х на показе новой военной техники в Гороховецких лагерях Хрущев ходил, кривился и время от времени кричал: "Устинов! Устинов! Где он там?!" А он стоит за спиной Хрущева и спокойно говорит: "Я здесь".— "А! — опять кричит.— Так ты не уходи никуда!" После этого Устинов стал относиться к Хрущеву скептически, если не сказать — враждебно. Хрущев, кстати, и на Брежнева так же орал, несмотря на то что тот был председателем президиума Верховного совета СССР.
 |
| Подчиненные Устинова наращивали оборонную мощь страны днем и ночью. Так, завотделом оборонной промышленности ЦК Иван Сербин (справа) поставил у себя на даче, в спальне, "кремлевку" и ночью, когда звонил Устинов, мигом снимал трубку и отвечал: "Ну что вы, Дмитрий Федорович! Конечно, не разбудили. Работаю" (на фото: слева — Юрий Гагарин, в центре — Леонид Смирнов, председатель военно-промышленной комиссии при Совмине СССР) |
— Сошлись они, еще когда Брежнев был секретарем обкома в Днепропетровске. Там строился крупный оборонный завод. А после того, как в конце 50-х секретарю ЦК Брежневу поручили курировать военную промышленность, они стали работать локоть к локтю. И надо сказать, Брежнев в короткие сроки смог освоить новое для себя дело. И ведь как! Приглашал к себе заведующего отделом оборонной промышленности ЦК, специалистов из этого отдела, министров, ведущих конструкторов техники. И с ними он выверял каждую фразу в уже одобренных, со всеми визами, постановлениях ЦК, которые оставалось только проголосовать на политбюро. Спрашивал присутствующих: "А как можно осуществить это? А это?" Всем приходилось выкладывать свои аргументы, а Брежнев потихоньку вникал в суть вопроса. И одновременно оценивал деловые качества людей. Это ведь был не тот Брежнев, которого помнят сейчас. Я тогда присутствовал на его выступлении в Ленинграде, в Смольном. Как он говорил! Без всяких бумаг, дельно и так зажигательно!
И отношения с Устиновым у него в то время были замечательными. Когда оба были в Москве, они встречались, по-моему, почти ежедневно. Сидели тет-а-тет иной раз по два, по три часа. Я думаю, что обсуждали они все, что происходит в стране. Ну и Брежнев, видимо, потихоньку перетягивал Устинова на свою сторону.
— Вы сказали, что у них были замечательные отношения в то время. А что, после смещения Хрущева их дружба закончилась?
— В 1965 году Дмитрий Федорович по предложению Брежнева был избран секретарем ЦК по оборонной промышленности и кандидатом в члены политбюро. Но в 1966 году, после поездки советской делегации во Вьетнам, их отношения надолго испортились. Я был там вместе с Устиновым. Главой делегации был член политбюро, секретарь ЦК и глава комитета партийно-государственного контроля Александр Николаевич Шелепин. Неординарный человек — умный, дельный, волевой. Держался он во время этой поездки очень хорошо. И Дмитрий Федорович начал симпатизировать ему. А у Брежнева к Шелепину как к конкуренту было очень настороженное отношение. Он к подобным вещам относился серьезно. Шелепин вскоре потерял пост главного контролера, а затем и секретаря ЦК. А Устинова Брежнев несколько лет держал на расстоянии от себя. Больше десяти лет не переводил из кандидатов в члены политбюро и часто повторял ему: "Вы не политики! Какие вы политики?! Вы дохлые хозяйственники!"
— Но размолвка с Брежневым не мешала ему держать в ежовых рукавицах всю военную промышленность...
— Это не совсем так. Конечно, он обладал большой властью. Его боялись, подстраивались под него. К примеру, мы редко заканчивали работу в 9-10 часов вечера. Как правило, Дмитрий Федорович работал в кабинете до полуночи. А вернувшись домой, еще звонил и что-то уточнял. Так заведующий отделом оборонной промышленности ЦК Иван Дмитриевич Сербин не без труда добился, чтобы ему на даче "кремлевку" поставили в спальне, и ночью, когда звонил Устинов, мигом снимал трубку и отвечал: "Ну что вы, Дмитрий Федорович, конечно, не разбудили. Работаю". Так же делали и мы, помощники.
Но когда вставал вопрос о приеме той или иной системы на вооружение, оказывалось, что у каждого конструктора в правительстве и политбюро — свои покровители, через которых они проталкивали свое детище. Я помню, случился большой скандал, когда перессорились все, кто отвечал за оборону страны. Встал вопрос о том, какую новую стратегическую ракету третьего поколения принимать на вооружение. Два конструктора-академика — Владимир Николаевич Челомей и Михаил Кузьмич Янгель — предлагали свои образцы. Обе ракеты имели сторонников и противников в высоком руководстве. Дело дошло до того, что вопрос вынесли на Совет обороны СССР. Проходил он в Крыму. Над Ялтой, в горах есть Александровский дворец, а над ним — охотничий домик. Вот там все и проходило. Жарко было, поставили большие тенты и вели разговор о выборе ракеты. Выступали представители министерств, головных институтов, армии, ВПК. Кто за машину Янгеля, кто — за Челомея. И каждый обосновывал свое мнение.
Брежнев даже стал выговаривать Устинову: "В какое положение вы меня ставите? Вы что, не могли сами этот вопрос согласовать?" Потом выступил очень коротко президент Академии наук СССР Мстислав Всеволодович Келдыш и сказал, что весь этот спор из-за того, что у нас не решен основной вопрос — как мы будем применять ракетную технику. Ракета Челомея сделана исходя из того предположения, что мы будем наносить противнику упреждающий удар. Но это совершенно нереально и невыполнимо. Ракета Янгеля сделана так, что даже после ядерного удара противника она может стартовать и нанести ответный удар. Или ответно-встречный. Но для этого нам нужно хорошо поработать над вопросами боевого управления ракетным оружием. Прежде всего нужно определить, кто персонально после сообщения о взлете вражеских ракет за секунды будет принимать решение о нанесении встречного удара?
 |
| "Вы что, не понимаете, что Леонид Ильич — наше знамя? — любил повторять маршал Устинов.— Вы представляете, что у нас будет твориться в стране, если он уйдет? Запомните: он будет оставаться во главе страны столько, сколько сможет". Так оно и вышло |
— Не было не только их, но и порядка принятия решения о применении ракетно-ядерного оружия. Решили написать доктрину, а затем в рабочем порядке определиться с типом ракеты. Целую ночь после этого Келдыш, Устинов, замминистра обороны по вооружению маршал Николай Николаевич Алексеев и зав. отделом ЦК Сербин готовили доктрину. Писал в основном Келдыш. Этот документ определял, что мы будем наносить только удар возмездия и готовить возможности для того, чтобы быть готовыми к ответно-встречному удару, прежде всего в области принятия решений. Так и появилась система "ядерных чемоданчиков".
— И после этого выбрали янгелевскую ракету?
— Нет. Решили делать и ту и другую. В ракетной технике с самого начала был заведен такой порядок: испытания еще продолжаются, а производство начинают готовить. Дело это дорогое и длительное. Нужно проектировать и изготавливать стенды, испытательное оборудование и т. д. И к моменту споров на Совете обороны оказалось, что обе "фирмы" уже все подготовили к производству. Не меньше половины затрат на выпуск ракет уже было сделано. Поэтому в конце концов решили выпускать обе ракеты. То же самое было и с танками. Споры обычно кончались так же: ставились на вооружение оба образца.
— Но ведь это же было непомерно дорого...
— Для Устинова это был очень больной вопрос. Дмитрий Федорович считал, что самый большой недостаток у нас в стране — отсутствие конкуренции. И он все время сопротивлялся попыткам объединить, к примеру, все авиационные конструкторские бюро. Говорил: "Нельзя! Тогда у нас будет застой конструкторской мысли. Всем нужно дать работу. А что брать на вооружение, решим, когда сравним готовые образцы".
— Но ведь Устинов не сопротивлялся тому, что военные расходы СССР росли год от года, подрывая не самую сильную в мире советскую экономику...
— Понимаете, размеры военных расходов зависят от государственной политики. Поскольку у руководства страны было настроение быть впереди всей планеты по вооружениям, расходы были соответствующими.
— В 1976 году Устинов стал министром обороны и членом политбюро. Ему удалось вернуть доверие Брежнева?
— Дмитрий Федорович до последнего дня жизни Брежнева был полностью, я бы даже сказал, подчеркнуто лоялен. Ведь со второй половины 70-х было понятно, что Брежнев распадается на глазах. Страшное дело! Когда мы были в Вене, на переговорах с американской делегацией и подписании договора о сокращении вооружений, Брежнев уже плохо шевелился. По бумажке еле прочитал речь, пообнимался и поцеловался с президентом США Джимми Картером. На том все и кончилось. И там резидент ГРУ дал мне целую папку разных материалов из зарубежных источников о состоянии здоровья Брежнева. Вернулись в Москву. Говорю Устинову: "Дмитрий Федорович, вот мне дали такую папку". Он, как узнал, что там, сказал: "Я и так все знаю. Сожги это все немедленно".
Потом, помню, неожиданно скомандовали изменить весь ритуал встречи зарубежных гостей: приказали самолет подгонять к самому зданию аэровокзала. Почетный караул гость с хозяином уже не обходили. Сразу торжественный марш, и на том церемония кончается. В западной прессе сразу отклики. Мол, до того дошло, что Брежнев не может пройти ста метров и т. д. И ведь это было правдой. Мы с другим помощником — Туруновым — пришли к Устинову. "Дмитрий Федорович,— говорим,— ну как же так! Надо же ему сказать, что пора уходить". Он взбеленился: "Кто вам сказал такую вещь?!" Никто, говорим. Сами видим, что делается. Так ведь дальше нельзя. "Вы что,— говорит,— не понимаете, что Леонид Ильич — наше знамя! Вы представляете, что у нас будет твориться в стране, если он уйдет?" — "Да ничего не будет,— отвечаем.— Вы же все остаетесь". Он рассердился: "Ну хватит вести этот разговор. Запомните: он наше знамя и будет оставаться во главе страны столько, сколько сможет".
 |
| Устинов хоть и был сталинским кадром, но в отличие от Сталина, учившего, что кадры решают все, свято верил, что война — дело техники. Будучи неплохо технически подкован, министр лично натаскивал военачальников по матчасти |
— Дмитрий Федорович многих тонкостей армейских не знал. Не только в том смысле, какой генерал относится к какой группировке. Он нажимал на руководство министерства, заставлял их участвовать в испытаниях новых систем, ездить в конструкторские бюро. А они все время рвались куда-нибудь в округа съездить, что-нибудь проверить. Дмитрий Федорович сердился: "Хватит,— говорит,— вам по частям болтаться!" Он не понимал, что при существовавшей системе призыва на срочную службу армия представляла собой гигантский учебный центр. И сохранять боеготовность можно было, только если каждый воинский начальник все время будет контролировать подчиненных и ход подготовки.
С маршалами по вопросам техники он спорил жестко. Выступит кто-нибудь, что такая-то пушка, мол, не годится для войны. Устинов сразу: "Ну-ка скажи мне ее данные". Тот начинает заикаться. "Значит, ничего ты про эту пушку не знаешь,— констатирует Устинов.— Езжай и разучивай. Потом придешь мне доложишь". У него маршалы, как курсанты, зубрили тактико-технические данные оружия. Ну а когда возникли большие стратегические вопросы, он начал разбираться серьезно. А вникнув во все, любил на больших учениях загнать в тупик больших военных.
— Маршалы его не любили?
- Я бы не сказал, что все. Те военачальники, у которых рода войск были связаны с техникой — летчики, ракетчики, связисты, ПВО, приняли назначение Дмитрия Федоровича со всей душой. С общевойсковыми командующими было сложнее. Настороженно они относились к Устинову. Поначалу помогал в основном маршал Сергей Федорович Ахромеев. Мы часто собирались с ним так, чтобы другим незаметно было, и совещались по разным вопросам: кадровым, текущим делам, по военным мероприятиям, которые в это время проходили. Он всегда очень толково аргументировал свое мнение. Понимал обстановку и давал хорошие предложения. И я часто предлагал Устинову решения, выработанные совместно с Ахромеевым. Как-то говорю: "Вот есть такое мнение".— "Чье мнение?" — спрашивает. Сказал. "Ну-ка привези его ко мне". И с тех пор Ахромеев стал одним из тайных советников Устинова.
— А почему тайным?
— Там у них в Генштабе были трения между руководителями. И начальник Генштаба маршал Николай Васильевич Огарков очень не любил, когда кто-нибудь из работников Генштаба без его разрешения кому-то что-то докладывает или советует. Поэтому мы старались видеться так, чтобы это было не особенно заметно для Огаркова.
— И как это происходило?
— По-всякому бывало. К примеру, идет подготовка к параду. Все туда выезжают. Мы отойдем куда-нибудь в сторону и поговорим. На встречах делегаций, пока ждем, обменяемся мнениями. Ну а когда сам Ахромеев стал начальником Генштаба, мы беседовали, уже никого не таясь. А отношение маршалов к Устинову изменилось, как только он одного-двух больших генералов снял со своих постов. Тут сразу все недовольные затихли. Правда, не все кадровые решения Дмитрия Федоровича были правильными. Он, например, начал выдвигать Огаркова. Тот много раз приходил к Дмитрию Федоровичу еще в ЦК и чем-то ему понравился. Сначала Огаркова назначили председателем Гостехкомиссии. А потом — начальником Генерального штаба. Но когда Огарков вошел в курс дела, у них начались некоторые столкновения. Огарков по стилю работы оказался очень похожим на Хрущева: хлебом не корми, дай что-нибудь преобразовать и переделать. Сплошные перестройки. А это развал работы.
 |
| "Не все кадровые решения Дмитрия Федоровича были правильными. Он сам начал выдвигать Николая Васильевича Огаркова (справа). А Огарков по стилю работы оказался очень похожим на Хрущева: хлебом не корми, дай что-нибудь преобразовать и переделать" |
— Чехословакии. Но ничего странного в этом не было. Праздновалась 40-я годовщина Словацкого национального восстания 1944 года. Пригласили всех министров обороны соцлагеря. Устинов там много выступал, а погода была неважная. После митинга всех повезли в горы, где в резиденции на открытой террасе устроили банкет. Дул холодный ветер, и Дмитрий Федорович простыл. А ко всему прочему с начала и до конца шло целование, и кто-то подкинул ему грипп, причем какой-то злой. Проходило все тяжело, но Дмитрий Федорович выкарабкался.
А вскоре в Министерстве обороны проходили ежегодные итоговые сборы. И обычно выступал на них министр. Мы стали говорить Дмитрию Федоровичу, что делать этого не нужно, что может выступить первый зам — маршал Сергей Леонидович Соколов. Он сделает доклад, а вы выступите потом коротко. А он — нет, и все. Мы подключили начальника Центрального военно-медицинского управления Федора Ивановича Комарова. Тот начал уговаривать. Нет. Ну, Комаров сделал поддерживающие уколы, начал Устинов выступать. Минут тридцать говорил более или менее. А потом начал ошибаться, чувствую, дело плохо. Я начал переходить ближе к президиуму. Меня спрашивают: "Что?" Я говорю: "Не видите что ли, сейчас свалится". Сказали Соколову. Тот встал и, когда Устинов опять запнулся, говорит: "Дмитрий Федорович, пора нам перерыв сделать". Устинов пытался еще что-то говорить, а я смотрю, что он начал уже склоняться. Я подошел, взял его под руку и увел.
Прибежал Комаров. Еле убедили Устинова, что доклад закончит Сергей Леонидович Соколов. После совещания Чазов опять забрал Дмитрия Федоровича к себе в ЦКБ. Оказалось, что проблемы с сердцем. И возраст, и работа на износ, и семейные проблемы сказались...
— Вы, кстати, ничего не говорили о его семье. Она не играла в его жизни большой роли?
— Ну что вы. Он очень любил и уважал супругу, но держал очень строго. Сурово следил за тем, чтобы она не вмешивалась в его дела. О службе он дома не вел никаких разговоров. Когда он простывал и мы приезжали с документами к нему домой или на дачу, он сразу уводил нас в кабинет и требовал, чтобы при его домашних мы абсолютно не говорили о делах. Как только он приезжал откуда-нибудь в Москву, он сейчас же собирал все семейство за столом, и они подолгу живо беседовали. Он бесконечно любил своих внуков Диму и Сережу. Да и в другое время Дмитрий Федорович очень много занимался семьей. Сын ведь у него в молодости стал алкоголиком. Устинов с супругой положили море сил, чтобы вытащить его. И в конце концов убедили его бросить. Он с тех пор пил только "Боржоми", но в страшных количествах. Потом Дмитрий Федорович очень тяжело пережил смерть супруги. А тут еще несчастье с дочерью. Она окончила консерваторию, пела в хоре, стала заслуженной артисткой РСФСР. Но на нее навалилась какая-то болезнь. Случился частичный паралич ног, и ее долго и мучительно лечили.
Но вернемся к его болезни. Как мне рассказывали, в ЦКБ определили, что у него расходится аорта. Надо делать операцию. Протез — мелкая сеточка, на которой должна запечься кровь и превратиться в соединительную ткань. Но перед операцией, во время всех болезней ему давали много аспирина и анальгина. И кровь не свернулась. Что только не делали! Примерно 30 человек — его охрана, работники больницы, другие люди с подходящей группой — дали ему кровь. Переливали напрямую. Продолжалось это целые сутки. Но кровь так и не начала сворачиваться...
При содействии издательства ВАГРИУС "Власть" представляет серию исторических материалов в рубрике АРХИВ
*Настоящая публикация продолжает цикл интервью с высокопоставленными аппаратчиками советской эпохи. Беседы с бывшим управделами Совмина СССР Михаилом Смиртюковым см. в ##5, 7, 11, 15, 17, 25, 35 за 2000 год; с бывшим помощником генерального секретаря ЦК КПСС Валерием Болдиным — в #19 за 2001 год; с чрезвычайным и полномочным посланником 1-го класса в отставке Борисом Покладом — в ##27-28 за 2001 год; с бывшим помощником генерального секретаря ЦК КПСС Вадимом Печеневым — в #38 за 2001 год.