Симфония с чистого листа

Густав Малер в исполнении Теодора Курентзиса

Фестиваль классика

Фото: Павел Семянников

Теодор Курентзис и оркестр MusicAeterna с интервалом в несколько дней дважды исполнили Шестую симфонию Густава Малера — сначала на закрытии Дягилевского фестиваля в Перми, затем в Большом зале Московской консерватории. Масштаб происшедшего оценивает ДМИТРИЙ РЕНАНСКИЙ.

Голландский критик Элмер Шенбергер как-то заметил, что симфонии Густава Малера слишком долго воспринимались "больше-чем-музыкой под видом просто музыки". Более других малеровских сочинений метамузыкальным содержанием традиционно наделяли Шестую симфонию — последние сто лет ее, прозвучавшую впервые в 1906 году, играли про самоощущение человека начала ХХ века, над которым, как дамоклов меч, висела реальность грядущих катаклизмов, композитором предугаданных, воспетых и оплаканных. Не то что бы 80-минутная Шестая с ее сверхчеловеческой повесткой, с подзаголовком "Трагическая" и двумя ударами молота в финальной части совсем уж не располагала к подобному эпическому прочтению, но определенная усталость материала, потерявшего эластичность от однообразных интерпретаций, ощущалась в абсолютном большинстве трактовок партитуры как минимум за минувшую четверть века. Ничего нового не произошло с Шестой и в последние годы — принципиально иной оптики взгляда не предложили ни Роджер Норрингтон, ни Иван Фишер, ни другие протагонисты сегодняшнего ренессанса малеровского исполнительства.

На таком фоне трактовка Теодора Курентзиса воспринимается событием вполне себе историческим: сознательно или бессознательно, он дирижирует Шестой, словно бы не подозревая о ее непростой сценической биографии и предлагая отнестись к ней как к чистой музыке без всякой социальной нагрузки. Прибегая к балетным аналогиям, можно сказать, что Шестая Курентзиса — это стремительный бессюжетный спектакль Баланчина, поставленный на музыку, традиционно использовавшуюся для сочинения тяжеловесных хореодрам. Темпы не столько подвижные, сколько поджарые, идеально выстроенный баланс, поразительно чистая и прозрачная фактура. Да, в MusicAeterna сидят лучшие инструменталисты России и Европы, но Малер не Моцарт и не Перселл: чтобы оценить масштаб и сложность проделанной дирижером работы, важно помнить, что Шестая написана для гигантского состава оркестра — бог весть сколько репетиций потребовалось для того, чтобы заставить густой малеровский экспрессионизм сиять почти барочным светом. Парадоксально, что никакой облегченности, обычно свойственной интерпретациям партитур Малера музыкантов-старинщиков, у Курентзиса при этом нет и в помине: он очевидно наслаждается роскошью симфонической ткани, в которой всего много и все хорошо слышно.

Этот очень страстный, но одновременно и объективистски-прагматичный, чурающийся всяких крайностей и перехлестов Малер — совсем не то, чего ждешь от визионера Курентзиса, судя по умной, цельной и очень взрослой трактовке вступающего накануне своего 45-летия в пору творческой зрелости. На позднеромантический макабр он смотрит с ясностью сознания неоклассика-модерниста — и такой аполлонический подход идет только на пользу Шестой вообще и рыхлому, обыкновенно проседающему под тяжестью бесконечных лирических отступлений финалу в частности. Изрядное количество впервые вытащенных на поверхность деталей изменило привычный рельеф симфонии до неузнаваемости — выяснилось, например, что австро-венгерской дансантности в ней куда больше, чем было принято считать до сих пор. В каждом учебнике истории музыки можно прочитать, что Малер написал "симфонию маршей", но достаточно лишь идеально отчетливо проартикулировать бесконечные форшлаги и прочие украшения, заново выверить логику темпо-ритмических смен и неожиданных агогических отклонений — и Шестую можно будет не без блеска станцевать. Необычайная подробность чтения малеровского текста создает иллюзию первого с ним знакомства, которое хочется продолжить с записью, осуществляемой MusicAeterna в эти дни для лейбла Sony Classical.

Будет жаль, если студийный вариант не укомплектуют сыгранным под занавес "Танцем семи покрывал" Рихарда Штрауса, сначала вызвавшим у публики адреналиновый шок, а затем погрузившим в глубокую задумчивость. Дискуссия о том, уместен ли в принципе бис после исполнения Шестой, да еще такой — где, мол, метафизика "Трагической", а где зашкаливающая натуралистичность "Саломеи",— шелестела после завершения московского концерта еще не один день. Между тем именно такую концовку стоит считать отнюдь не случайностью, но тщательно продуманным контрольным выстрелом в голову, логическим продолжением трактовки Шестой и концептуальным финалом всей программы. "Танец семи покрывал" с его бесстыдным наслаждением красотой симфонической ткани и радостной оркестровой виртуозностью стал последним антидотом от вульгарной малеровской мегаломании, противоядием от волочащегося за ней ложно глубокомысленного культурологического шлейфа — "Это была шутка", как сказала бы старая графиня из "Пиковой дамы".

Картина дня

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...