Пуля Юля

Специальный корреспондент «КоммерсантъBoscoSport» АНДРЕЙ КОЛЕСНИКОВ встретился с двукратной серебряной призеркой Олимпийских игр пловчихой ЮЛИЕЙ ЕФИМОВОЙ, которую в последний момент каким-то чудом пустили на Игры — таким же чудом, каким не пускали. И она рассказала ему все: как прилетела в Рио и долго искала бассейн, где потренироваться, как каждый день меняла отели, потому что в CAS никак не могли решить… Как ее не пускали на олимпийские объекты, как она пережила гнойную ангину в Лос-Анджелесе, дважды второе место и взгляды, которые отводили от нее американские пловчихи… А главное, рассказала, почему она стала сильнее и почему — слабее.

Мы должны были встретиться с Юлией Ефимовой на день раньше. Не вышло: она целый день, с 10 утра до 6 вечера, спала мертвым сном после стольких бессонных ночей в ее жизни.

Но встретились на следующее утро. Она приехала ко мне в отель не одна: с ней был ее отец, был ее молодой, как она говорит, человек (и правда, впрочем, молодой), был ее агент Андрей Митьков… Компания в ресторане моего отеля собралась, в общем, немаленькая. Они решили закусить, ей заказали картофельного супа и, я немного удивился, кайпиринью, национальное питье, как известно, Бразилии, состоящее в основном из бразильской водки кашасы, оно даже вкусное, если, конечно, не думать о том, что кроме кайпириньи есть еще на свете хотя бы мохито.

Между тем кайпиринью обожают многие не только в Бразилии, и оно давно стало, как говорится, то ли визитной карточкой, то ли товарным знаком этой страны.

Юля с легкостью согласилась: в конце концов предложил выпить папа. Он и себе заказал кайпиринью. И всем.

Чтобы поговорить, мы с ней между тем уединились, то есть сели за соседний столик. Предложил начать с того момента, как она села в самолет из Майами в Рио.

— Летела я в этом самолете, не зная куда… Буду выступать, не буду… Может, вернусь сразу… Дело мое было уже в суде СAS. В самолете было много спортсменов из других стран, болельщики тоже… И на приземлении у меня слезы накатывались, я думала: ну боже мой, я надеюсь, не улечу отсюда просто так, без того, чтобы хотя бы поучаствовать… И первые дни были просто ужасными! Мы же подали документы, и дело наше все откладывали и откладывали, хотя по регламенту его надо рассмотреть в 24 часа…

— Чем мотивировали?

— Да ничем… Тянули и тянули… Мы каждый день думали: ну завтра, ну завтра уже… Все время им чего-то или кого-то не хватало. И нам пришлось даже несколько раз переезжать по разным отелям, потому что заезжаем на одни сутки, а потом приходится продлевать, а мест-то нет нигде уже…

— А, понимаю: вы все время ждали, что решение будет принято и вы переедете в Олимпийскую деревню… Ну, или полетите домой…

— Конечно! А еще все время искали место, где поплавать можно… На спортивные объекты-то нету допуска, и приходилось искать, чтобы хоть где-нибудь, хоть как-нибудь, хоть один раз в день…

— Да как же это! — мне уже было больно это слышать, потому что я начал представлять себе эту картину… Одна из лучших пловчих мира в поисках воды…

Я попытался неудачно пошутить:

— В океане в конце концов всегда можно себе место найти…

Оказалось, что не надо шутить на эту тему.

— Да,— кивнула Юля,— мы думали об этом. Но в океане холодно очень. Я до этого болела же очень много и приехала больная… Я до сих пор на таблетках, которые поднимают иммунную систему… Я болела все последние четыре-пять месяцев, пока продолжалась эта история. Сначала вообще была гнойная ангина…

— Какая?

— Гнойная… В Лос-Анджелесе… Почти два месяца. Потом вроде выздоровела, но как только начинаю тренироваться, как только набираю форму чуть-чуть — опять… И неделя у меня выскакивает… Только опять начну — и опять… Неделю болею — неделю тренируюсь… И поэтому в океане нельзя мне было плавать.

— То есть идея такая действительно была?

— Да, прорабатывалась,— засмеялась она.

Она вообще очень легко смеялась, часто и, казалось, по любому поводу, причем сначала как-то так застенчиво, а потом звонко и заразительно.

— Но в океане здесь холодно (а вот для любителя вроде меня — так и вовсе нет.— А. К.). Так что мы искали бассейны.

— Нашлись?

— Да! Один раз мы нашли бассейн за 600 долларов, причем не местных, а американских… За два часа… А в другом месте пообещали 50-метровый бассейн, мы пришли, а там 25 метров, с детьми, к тому же мне по пояс там было…

— Конечно, он же для детей…

— Конечно. А потом нашли еще один бассейн и даже бесплатно поплавали, а потом нам сказали: платите $10 тыс. за три тренировки… Какие-то у них тут цены… Очень дикие… Конечно, было весело… А в суде тянули, просили без конца какие-нибудь документы… То ОКР не приходит в суд…

— Тут, видимо, спать-то окончательно и перестали…

— Да, со сном и так было плохо… Уже хотелось только знать: да или нет. Пусть уже и нет, но только скажите хоть что-нибудь! Если нет, то просто развернуться и уехать! Потому что уже ну просто невозможно было терпеть это больше…

— Как узнали о решении суда?

— Я знала, что заседание наконец-то прошло, но потом они еще сутки выносили решение. Поздно-поздно вечером это было. На почту прислали сообщение. Мы как раз ехали на тренировку. Я открываю сообщение, ничего понять не могу, читаю, какие-то три пункта, все запутано… И в этот момент приходит сообщение от Ани…

— Переехали наконец в Олимпийскую деревню, к своим?

— Да, но обстановка вокруг была уже такая накаленная… Я уже думала только о том, как я приеду в плавательный бассейн, как на меня будут смотреть атлеты, как будут прессинговать журналисты…

— То есть из огня в полымя…

— Да, но с другой стороны я в какой-то момент подумала, что мне это должно быть все равно. И что главное: допустили. А кто что скажет, как на меня покажет… Да ладно, какая разница!

— И вот вы первый раз в бассейне…

Она пожимает плечами:

— По-разному вели себя люди. Кто-то делает вид, что меня нету, кто-то так понимающе здоровается негромко, кто-то взгляд отводит… А были люди, которые говорили: «Блин, мы тебя понимаем прекрасно, поддерживаем, верим в тебя, удачи!..» Только в такой ситуации можно выяснить, кто тебе друг, а кто нет…

Она избегала слова «враг». Оно, видимо, до сих пор для нее слишком сильное в такой ситуации.

— А бразильцы?

— Они больше поддерживали. Даже можно сказать, что точно поддерживали.

— Американцы?

— Меня удивляло, что они отводят взгляды. Это они в основном отводили взгляды. Я понимаю: пресса еще так накалила эту историю…

— Но не на пустом же месте в конце концов.

— Да, но у многих были разные истории… И ладно, первый случай (употребления допинга.— А. К.) Но мой второй!

— Это с мельдонием.

— Да. Я узнала об этом от своего агента. И я не пила его, когда его запретили, потому что мой агент сказала мне об этом. Я пила его в последний раз в декабре. Это самые безвредные витамины, которые только могут быть! Они были у нас всегда. И дети его тоже принимали…

— Мельдоний у вас как хлеб шел…

— Вроде того… И никто не знал, сколько времени он выводится из организма. И до сих пор никто не знает, сколько именно! И когда меня известили, что я подлежу дисквалификации, я подумала: ну это же невозможно, я пила его несколько месяцев назад, а на этикетке написано, что два дня выводится…

— Не верьте этикеткам!

— Я понимаю, но когда WADA запрещает какие-нибудь витамины, оно тоже должно знать, сколько это выводится, и оно должно провести исследования и должно сообщить об этом… Чья это вина? И вот я приехала на Олимпиаду, и на меня спускают всех собак, и Россия плохая, и хуже некуда… Хотя тут, на Олимпиаде, много атлетов, у которых и по одному случаю есть, и по два… Хотя меня вот по второму случаю полностью оправдали… За первый я полностью отбыла наказание…

— Ладно, чего мы о грустном, тем более о таком грустном… Расскажите про ваш первый старт на Олимпиаде.

— Я знала главное: надо сразу плыть быстро! Надо было сразу показать время, потому что если бы я неплохо проплыла в первый раз, то я бы уже смогла соперникам показать, что я все-таки в строю, и поэтому я начала сразу на максимуме, и возможно, именно это было неправильно, потому что сразу началась паника у всех… Я уже даже ничего не помню. Помню только, что плыла изо всех сил. И знала только, что будет очень тяжело.

— Трибуны в финале реагировали на вас уже получше, чем в самом начале?

— Да,— кивнула Юля,— это так. Но все кричали «бу-у-у» — когда они не хотят видеть человека… Я так улыбнулась: сейчас я вам покажу…

— А, так вы хотите сказать, что вам это пошло на пользу в конце концов?

— Да, мне всегда в таких случаях в конечном счете все равно, как люди себя ведут. Пусть покажут себя. А я себя.

— А почему вы не выиграли первый старт?

Тут она сразу засмеялась.

— Погодите,— предположил я.— Я понимаю, что и серебро — великое достижение… И что соперницы могут быть просто сильнее. А главное — что вас не могла не ослабить вся эта история… Но тем не менее… Вы же могли выиграть. Нет?

— Каждый спортсмен, когда выходит на старт, не думает ни о чем, кроме золота. А в этой ситуации — тем более! Я хотела показать, что вот, я пришла, и меня ничто не сломало, и я — чистый спортсмен… Я очень хотела!.. Просто немножко не получилось… Но я не стала слабее!

— Почему?

— Потому что я Овен по гороскопу! У меня просто такой характер… И всегда так было… У спортсменов есть такое: кто-то кого-то перед стартом заденет, чтобы разозлить, а кто-то в кого-то даже плюнет, чтобы выбить… Но меня никогда это не выбивало, а, наоборот, давало новый тонус…

— Что, плюются? — я узнавал о плавании все больше нового.

Жестокости до сих пор, я слышал, практиковались в основном в соревнованиях на открытой воде.

— В меня нет, но такие случаи были,— кивнула Юля.— На разминке могут сильно поцарапать, и это неслучайно бывает… Хотя бывает и случайно… Но чаще такая случайность неслучайна…

— То есть все дело просто в том, что вы Овен. Не то что вас такую воспитали с детства в черном теле… А просто таким знаком вышли…

— Ну, детство у меня было веселое,— тут она, наоборот, посерьезнела.

— В каком смысле веселое?

— Я не говорю об этом!

Я думал, что, может, скажет:

— После этих двух побед можно и рассказать!

— Да нет, не стоит! Не давите на меня! — опять она смеялась.— Я потом как-нибудь соберусь, книжку напишу… Или вам расскажу, уговорили… Но потом, ладно?

— Ладно… И вот после первого старта вы стоите на пьедестале. И думаете, что серебро на Олимпиаде — это не то, чего вы хотели?

— Конечно, нет! В голове крутилось, что я должна быть довольна, что я вообще тут выступаю. Невозможно как хотелось. Но и этот результат был, если так уж говорить, нереальным после того, что происходило. Ведь эти мои болезни только от нервов шли. Ведь я последние пять-шесть лет вообще не болела. А тут — гнойная ангина в Лос-Анджелесе… И потом все это постоянно возвращалось… И без болезней я бы по-другому выступила. И неважно, сколько бы я нервов потратила. Тренировками я бы сделала свое. А в такой ситуации…

— А сейчас, когда все кончилось, как вы себя чувствуете?

— Ох, когда я проплыла 200 метров, я такое облегчение почувствовала… А эстафета была с девчонками уже, ты не одна в поле боя… И сейчас по-другому пресса стала реагировать… И американцы стали даже поддерживать… Я уж не говорю про Россию…

— А зачем вы грозили американке пальцем?

— Да вот, я не понимаю, почему так стали говорить. После стометровки это было… есть такой жест: когда приплываешь, выигрываешь — и вот такой жест показываешь: ты, значит, первая…

— Правда, вы же не первая были…

— Но хотела-то как!.. А потом начали высасывать они…

— Из этого пальца…

— Да!.. Хотя все так делают…

— Они — это журналисты?

— Да нет, это они… Я же на этих соревнованиях была как красная тряпочка для быка,— Юля Ефимова, видите, выбирала выражения.— Прямо все, что бы я ни сделала, что бы ни сказала, все они очень агрессивно воспринимали…

— Но американка же на самом деле отвернулась от вас на награждении…

— Да, и для меня это было очень странно, потому что после дистанции она же меня похлопала по спине, поздравила… А потом, видимо, ей что-то сказали на этот счет, и на пьедестале она мне уже не пожала руку, хотя все же знают, что это Олимпийские игры, и что бы ты ни думал, это просто… ну… воспитанность человека… да и правила олимпийские… Не скажу, что меня это задело, правда… И потом на пресс-конференции они так агрессивно себя вели и все время отвечали по моему поводу одинаково, как будто их натренировали, что ли…

Ее это, конечно, задело.

— Вам без отца здесь было бы тяжко совсем, да?

— Это точно… Он везде со мной ходит, проводит меня до самого-самого предела, когда его куда-то уже не пускают… Обнимает, напутствует, целует, и все: в бой!..

— До всей этой истории так же было?

— Так же, так же!..— она опять смеялась своим каким-то, честно говоря, неземным смехом. Я не помню, чтобы кто-нибудь так смеялся.

— А в Олимпийской деревне вы теперь без него живете?

— Нет, он там же.

— Как вам там?

— Да, как обычно… Правда, телевизоров нет. Но они и не нужны, наверное. У меня была только проблема с подушкой, и все. Потом мне ее поменяли…

— Такая жесткая подушка?

— Нет, наоборот, слишком мягкая, и у меня шея сразу заболела…

— Зачем вам подушка, если вы все равно почти не спите…

— Действительно!

— Интересно, что вы не уехали после ваших стартов. Обычно же не так.

— Да, у нас команда вся уехала. Но мы заранее очень просили, чтобы нас оставили, хочется сходить на закрытие Олимпиады, потому что на открытие, например, я тоже ни разу не попадала… Приезжаем обычно, и у меня дистанция на следующий день или через день, и ноги собьются, потому что мы устанем… И я давно хотела…

— Особенно теперь, пройти тут под российским флагом, как победители… Ведь уже ясно, что по крайней мере не проиграли…

— Да, из-за этого,— подтвердила она.— И на соревнования хочется походить. Да хоть Олимпийскую деревню посмотреть!

Она, безусловно, хотела максимально расслабиться. И, видимо, была не уверена, что сможет.

— И были где-то уже?

— Да, сегодня на заплыве по открытой воде…

— А, это же рядом… Оттуда и в наш отель приехали…

— Да, точно…

— Это же вид спорта потяжелее вашего…

— Чудовищный… Да просто плавать в открытой воде… Там же плавает кто-то… Под тобой… Страшно…

Вот что у нее за фобии…

— И так они там дерутся, под водой! — воскликнула она.

— Но это еще не известно, что хуже: по-честному драться ногами и руками в открытой воде или так, как произошло с вами…

— Надеюсь, на Олимпиаде в Токио все это не повторится никак… Японцы, мне кажется, совсем другие…— она задумалась.— У нас с японцами здесь были рядом массажные столы, и японцы ни разу мне ничего не высказали, всегда здоровались и улыбались…

Вот чего ей теперь достаточно, чтобы полюбить человека: чтобы он просто здоровался с ней.

Тут ей хлеба принес ее агент — Андрей Митьков:

— Жуй, а то уже 40 минут ничего не несут…

— Да, а где мой суп? — спохватилась Юля и активно взялась за хлеб.

— Воды? — предложил я.

— Вы знаете,— засмеялась она,— у меня после отношений с WADA на воду такая паника теперь… Даже если бутылка с водой стоит у меня дома, и стоит открытая, я ни за что не буду ее пить… Я беру новую закрытую бутылку. У меня какой-то нездоровый сдвиг! Я просто не беру незакрытые бутылки!.. Даже если лежат у меня в рюкзаке! Я пытаюсь найти новую бутылку! И постоянно проверяю, чтоб не вкололи ничего в эту бутылку! У меня такая паранойя началась!

Да, довели девушку…

— Это только воды касается?

— Нет, всех напитков… Только с едой ничего не поделаешь. Единственное что: если ты среди спортсменов ешь, ты ни у кого ничего не берешь и ни в коем случае ничего никому не даешь! Потому что могут подставить как нечего делать! Дашь ему шоколадку, а он потом скажет, что у него после этого допинг обнаружили… И ты же будешь виновата…

— А что же вы кайпиринью пьете тогда? — обратил я внимание.

Стакан ее был скорее наполовину пуст, чем наполовину полон. И это был с ее стороны верх неосторожности. Напиток был в конце концов доверху льдом набит.

— Ну да, но это же в конце концов в ресторане, где меня никто не знает…

— Вы уверены?

Нет, после этих слов она уже не была уверена.

— Скажите,— спросил я,— то, что с вами случилось, это что значит? Лично вас пытались выбить с Олимпиады? Или дело в том, что вы гражданка России? Или это, например, борьба с допингом? Последнее вы вообще исключаете?

— То, что я гражданка России, сыграло роль…— она долго думала, прежде чем ответить.— Это тем более обидно, что последние пять лет я живу в Америке. Безвыездно!

— Так, может, и не стоило жить в Америке?

— Ну знаете, это то, что помогло попасть на Олимпиаду! Все мои пробы были сданы в Америке. Меня тестировала USADA, какая-то новая независимая комиссия… А многих спортсменов не допускали, потому что у них было много несданных проб за границей! Ну это как? То есть если ты живешь в России, это твоя вина? Как такое может быть?!! И на суде в CAS знаете что говорили против меня, когда спрашивали, почему меня нельзя восстанавливать? «Потому что она русская». Вот прямо такими словами! И все! А как паралимпийцев не пускают? Это просто бесчеловечно… Они просто не понимают, какая в России жизнь… Очень тяжелая… А тем более для инвалидов… Для них это единственный шанс выбиться в люди… В Тюмени был мальчик без рук, Игорь его звали, и говорил, что, если бы не спорт, он бы спился или покончил с собой… Потому что никому не нужен был бы… А теперь он живет! А они берут и так делают… Они что, думают, что во всей стране паралимпийцы стали принимать допинг, подменяли пробы?.. Это звучит даже смешно. Просто на страну давят!

— Вам, я вижу, кайпиринья нравится? — я заметил, что стакан-то почти опустел.

— Первый раз пью. И неплохо! Лимонный такой…

— Не резковат?

Тут соседний стол горячо включился в обсуждение.

— Это ж на основе чачи сделано!

— Чачи? — глаза Юли сделались больше, а уж они и так выдающиеся.

Она испугалась. Чача не входила в ее планы. Она и так действительно расслабилась, и то, что она пила кайпиринью со льдом, сделанным неизвестно из какой воды, говорило о том, что ее наконец-то отпустило после всех месяцев. И теперь она, по-моему, жалела, что ее отпустило.

— Кашаса, а не чача,— успокоил ее отец.— Местная водка такая. Из сахарного тростника.

Она почему-то успокоилась.

— А вы знаете, что ей Юнна Мориц стихотворение посвятила? — спросил меня Юлин отец.

Для него это, безусловно, много значило. Для нее, по-моему, не так много.

Мне передали телефон со стихотворением. Оно оказалось очень длинным. «И за окнами допинг божественной зелени… Где допингом солнца пропитана живопись ярко…» — прочитал я.

— Юнна Мориц…— сказал отец.— Ей столько лет, наверное… Такую жизнь прожила... Она Юлю ведь даже не знает! Там вообще не на слова внимание надо обращать. Там надо по эмоциям пройти…

— Слова тоже имеют у нее значение…— добавил еще кто-то.

Тут ей наконец картофельный суп принесли. Был он подозрительно зеленого цвета.

— Не очень похоже на суп…— задумчиво произнесла она.— Сладкий. Я даже не пойму, из чего это. Картошка? Не похоже… А соль есть?

Бразилец вдруг благодарно кивнул и пошел за солью. Понял русскую речь как никто другой.

— А может, не стоит возвращаться в Америку после всего этого? — спросил я ее.

— Там все-таки очень хорошие бассейны…— она опять задумалась.— Тренеры… Спарринг-партнеры… А в Таганроге я тренировалась, так бабушка приходит в бассейн, встает на дорожку — и все, мне там делать больше нечего! И ей все равно! Я, говорит, заплатила деньги! А то, что я там пытаюсь тренироваться и плаваю по этой дорожке последние полтора часа, не имеет уже значения!

Я хоть начинал понимать, почему она переехала в Америку.

— Но не только из-за этого,— она правильно поняла мой взгляд.— У меня были тяжелые отношения с тренером и невыносимые тренировки. Я почти весь день только тренировалась, и тренер почти ничего не разрешал… Есть почти ничего нельзя, спать то можно, то нет… То почему ты не гуляешь, то почему ты гуляешь… Съешь яблоко — отрабатывай его… Много-много всего… Я уже не хотела плавать… Мне были противны тренировки… Я сходила с ума… У меня было отвращение к плаванию. Я в 16 лет хотела бросить, перед первой Олимпиадой… Папа уговорил погодить. И тут пригласили в Америку тренироваться. А мы знаем, что там самые лучшие пловцы. И я уехала… А там начала скучать по дому, по друзьям… и оттуда чуть не уехала… Нет, не буду я есть этот суп… Я после Олимпиады в Лондоне продала все вещи, потому что думала, что не буду возвращаться в Америку. Но не уехала. Тренер все-таки очень хороший…

— Скучаете, наверное, все, надеюсь, по дому?..

— Конечно!.. В Америке даже костер просто так не разведешь… На шашлыки так просто не поедешь… Тебя сразу арестуют!..

— Вы не думаете, что вот вернетесь сейчас в Америку — и что-то в этом роде повторится: из того, что уже случилось?

— Я не думаю… Я думаю, люди что-то усвоили.

— Что?

— Хоть что-то!