Сегодня исполняется 100 лет со дня рождения советского композитора, профессора Московской консерватории, лауреата Государственной премии Виссариона Шебалина (1902-1963).
Упоминая имя Виссариона Шебалина, обычно добавляют, что это был композитор шостаковичского круга и представитель шостаковичской школы. Что правда и неправда одновременно. К кругу, безусловно, принадлежал. Вместе играли, в частности на парном авторском концерте в 1924 году. Вместе преподавали в Московской консерватории, в частности Мстиславу Ростроповичу. Какое-то время в качестве председателя правления Союза композиторов СССР (1941-1942), а потом и в качестве директора Московской консерватории (1942-1948) Шебалин номинально казался даже главнее Шостаковича. А вот со школой — вопрос.Провинциал (родом из Омска), неофит (в музыку пришел после сельскохозяйственного института), не только композитор, но и редактор, не только советский номенклатурщик, но и профессор, воспитавший композиторов второй волны русского авангарда (в том числе гуру авангардизма 60-х — Эдисона Денисова), Виссарион Шебалин воспринимался гораздо менее официально, зато более многосторонне, чем Дмитрий Шостакович.
Родители-учителя дали ему имя Виссариона Белинского, с которым Шебалин родился в один день — 11 июня. Хотели дать интеллигентную профессию сельскохозяйственника, отправить поближе к земле — подальше от продажного городского чиновничества, с тем и успокоиться. Не вышло. Бросив сибирский институт, Шебалин поехал в Москву и поступил (в 1922-м) в класс Николая Мясковского — композитора дореволюционной этики, выучки и образа жизни.
От Николая Мясковского — жанровый консерватизм (симфонии, квартеты) и интенсивность партитуры, это вам не "белый строй до" композитора Прокофьева. От Мясковского же — умеренное западничество: с кем только не переписывался учитель, перманентный респондент того же Прокофьева, находившегося тогда в эмиграции, и плеяды осевших в Париже русско-украинских музыкантов. При этом — абсолютное доверие к собственному прошлому: помимо академических опусов масса обработок народных песен. И — что еще главнее — уважение дореволюционной русской традиции.
Виссариона Шебалина, конечно, можно назвать образцовым представителем советской интеллигенции. Но нет, не таким был человек, принимавший в свой класс по наводке того же Шостаковича талантливых провинциалов. Внушавший вопреки официальной музпедагогике приятие западного авангарда. И в ущерб собственным авторским амбициям — хотя как номенклатурщик имел гарантированный заказ не только на киномузыку, но и на крупные жанры (оперу "Укрощение строптивой" даже в филиале Большого театра ставили) — досочинявший "Сорочинскую ярмарку" Мусоргского.
Это был, так сказать, Римский-Корсаков советского времени. Либерал, профи и прогрессист — именно эти черты роднят Шебалина с самым спокойным и самым преданным идеализму гением "Могучей кучки". Если учесть, в какой стране он жил,— давно пора памятник ставить, который пока даже в родном его Омске не могут выбить у городских властей.
Впрочем, памятником профессору Шебалину — все-таки в первую очередь профессору, а потом уже крупному советскому композитору, автору шести симфоний, девяти квартетов (за "Славянский квартет" — Госпремия, 1947), увертюр, музыки к фильмам, директору консерватории и сподвижнику Дмитрия Шостаковича — его ученики. Тихон Хренников и Мстислав Ростропович, Александра Пахмутова и Николай Каретников, Карен Хачатурян и Эдисон Денисов. Всего их около 80. Всех их, непохожих и разных, он напутствовал примерно теми же словами, какие на выпуске из консерватории слышала от Виссариона Шебалина одна, ставшая знаменитой, его ученица: "Не думайте, что, закончив консерваторию, вы будете только сочинять и преподавать. Не ждите! Такое время не наступит. Вам предстоит взять на себя всю полноту ответственности за судьбы нашей музыки". Александра Пахмутова эту полноту взяла не раздумывая. Как, впрочем, и все другие шебалинцы.
ЕЛЕНА Ъ-ЧЕРЕМНЫХ