Вчера в пресс-клубе Киноцентра как анонс к фестивалю "Вторая премьера" показывали новый фильм Киры Муратовой "Увлеченья". Это первый публичный просмотр картины после ее февральской премьеры на Берлинском фестивале. На пресс-конференции, состоявшейся здесь же, в Киноцентре, приняли участие оператор фильма Геннадий Карюк, исполнительницы главных ролей Светлана Коленда и Рената Литвинова (она же — автор собственных монологов в картине). Один лаконичный монолог Рената припасла для прессы: из него следовало, что фильм "Увлеченья" был самым лучшим на Берлинском фестивале и не получил приза только потому, что показывался вне конкурса.
К сожалению, на пресс-конференции не было самой Киры Муратовой, и она не смогла поделиться своими мыслями о жизни и об искусстве. Зато режиссер успела сделать это на берлинской премьере. Предваряя каждый показ, она без устали повторяла: те, кто ждет от нее очередного "Астенического синдрома", пусть лучше не тратят времени и не ходят на "Увлеченья". Это картина салонная и абсолютно поверхностная. Воистину так. Сохраняя все особенности своего неврастеничного стиля, Муратова слепила изящную хрупкую игрушку. Если вспомнить, что "Астенический синдром" критики определили как "уродливую розу", то нынешнее произведение скорее сродни эстетской "голубой розе" Дэвида Линча, памятной поклонникам Twin Peaks, или мистической розе Умберто Эко.
О классиках постмодернизма побуждает вспомнить не только суггестивная атмосфера, но и то, как сконструировано пространство фильма. Оно являет собой смесь цирка, ипподрома и приморской больницы, где лечат травмированных жокеев. Связными в этом метафизическом лабиринте служат две экстравагантные девицы. Одна (Светлана Коленда) помешана на лошадях и ненавидит свой "номер на велосипеде", который навязали ей мать и бабка — представительницы цирковой династии. Другая (Рената Литвинова) работает медсестрой и размышляет о теме смерти и стремления к финалу ("Морг — это хорошо, морг — это прохладно"). Если на время забыть об иронии, принять высокопарный язык фильма и иметь в виду метафорический смысл овладения конем, то можно сказать, что Виолетта боготворит жизнь, а Лилия — смерть; одну влечет Эрос, другую — Танатос.
Столь же полярно разведены в картине мужской и женский пол. Они практически не соприкасаются и живут каждый своими маниями и маразмами. Это и есть "увлеченья" — у кого такие, у кого сякие. Кто охотится с фотоаппаратом за кентаврами, якобы обитающими в заповеднике Аскания-Нова. Кто плетет бесконечные интриги перед скачками, тасуя колоду заветных имен — Перстень, Гарольд, Зяблик, Мушкет... Ко всем этим "странностям любви" Муратова относится снисходительно и отчужденно. Все они прокручиваются по энному кругу и что-то напоминают из прошлого, из ее собственного кинематографа. Однако то, что когда-то было трагедией (или "провинциальной мелодрамой"), нынче возвращается в виде абсурдной комедии, лишь слегка озадаченной язвительной и меланхоличной улыбкой инобытия.
Даже знаменитая сцена с обреченными собаками, ставшая апофеозом "Астенического синдрома", имеет в "Увлеченьях" свой парафраз. Только теперь собаки вместе с кошками заперты не в предсмертной клетке, а в ловушке цирковой арены, а дрессировщица маниакально повторяет, что она их не бьет. Кстати, прием проговаривания одних и тех же реплик — вдвойне назойливого от специфически колоритного прононса — никуда не исчезает. Он становится частью звуковой партитуры, заложенной режиссером в эту музыкальную шкатулку.
Это фильм легкий и вполне невинный. Он почти целиком вырос из той "жовиальной" и "оптимистичной" Муратовой, которая даже в "Синдроме" дала о себе знать фигурой толстой школьной завучихи, столь органичной в своем одноклеточном естестве, что невозможно было ею не любоваться. (Недаром сыгравшая ее актриса появляется в новой картине в образе феллиниевской клоунессы.) И из лучших сцен "Чувствительного милиционера", меряющего человека не социальными и культурными, а природными мерками. Чем примитивнее экземпляр людской породы, тем непроизвольнее проявляется его самоценная сущность. Чем больше ее требования задавлены "надстройкой", тем сильнее они прорываются астенией или агрессией, внутренней либо внешней истерикой.
Надо думать, Муратовой было нелегко отрешиться от собственных злых духов. Наверняка помог "Астенический синдром" — показательный акт экзорцизма. В "Чувствительном милиционере" еще ощущаются следы внутренней борьбы и усталости. "Увлеченья" переводят зрителя в иной психологический регистр, где каждый персонаж жизни предстает носителем одной, но пламенной страсти. Страсти одновременно фанатичной и невинной.
Среди них угадывается и страсть самой Муратовой. Определить ее нелегко, разве что по принципу "от противного". Ее объект, во всяком случае, не люди, которые вызывают только любопытство, уже не доходящее до аффекта. Режиссер хорошо понимает драматурга Ренату Литвинову — ту самую, чья героиня, полная здоровой лошадиной грации, произносит прочувствованные декадентские монологи о смерти. Но понимает и своего оператора Геннадия Карюка (памятного еще по "Долгим проводам"), не пытающегося скрыть, как комично и некрасиво Лилия заламывает руки.
В свое время Муратова говорила на одной из берлинских пресс-конференций, что не видит принципиального различия между проблемами того или иного общества. Только "у них" — в отличие от "нас", скелет задрапирован красивыми одеждами. Их отсутствие не помешало Муратовой — единственной в своем режиссерском поколении — достойно пережить оттепель, застой и перестройку, поражая окружающих неукротимым творческим духом и анархизмом несколько балканского толка.
А лошадей в новом фильме и драпировать не было надобности. Они и так прекрасны — безо всякого поэтического флера, к которому мы привыкли, лицезрея фильмы Тарковского.
АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ