«Папа сидел в тюрьме, мама пила, детей дважды забирали в детский дом»
Как предотвратить социальное сиротство
Около половины детей, живущих в российских детских домах и интернатах, имеют родителей. Их называют социальными сиротами. Специалисты убеждены, что большинство этих детей могли бы жить дома, если бы государство вовремя помогло их семьям. В Сибири некоммерческие организации совместно с региональными властями разработали программу профилактики социального сиротства и семейного неблагополучия и обучают по ней сотрудников профильных государственных организаций. Директор новосибирского благотворительного фонда (БФ) «Солнечный город» Марина Аксенова рассказала спецкору “Ъ” Ольге Алленовой, почему профилактика семейного неблагополучия важнее благоустройства детских домов, можно ли помочь пьющим родителям и какое отношение к социальному сиротству имеет общеобразовательная школа.
Марина Аксенова
Фото: «Солнечный город»
Марина Аксенова
Фото: «Солнечный город»
«Я понимаю, почему у женщин случается послеродовая депрессия»
— В последние годы многие НКО, которые раньше занимались только помощью сиротам и приемным семьям, развивают новое направление — создают проекты по профилактике сиротства. Я знаю, что вы в Новосибирске работаете над этим уже несколько лет. Почему это важно?
— Мы много лет работаем с детьми, живущими в сиротских учреждениях, с отказниками в больницах. Сначала мы считали, что надо помогать детским домам. Потом пришло понимание, что детские дома нужно реформировать. Сейчас я понимаю, что трансформация учреждений не имеет прямого отношения к сокращению числа социальных сирот. Вот наши волонтеры пришли в детский дом, три года туда ходили, а потом началась пандемия, и перед нами закрыли двери. И мы больше никак не могли повлиять на жизнь детей в этом учреждении. Но мы можем сосредоточить свои скудные ресурсы на том, чтобы новые дети не попадали в эти жернова. Поэтому с 2009 года мы занимаемся профилактикой социального сиротства. И чем больше погружаемся в эту тему, тем яснее понимаем, что начинать помощь семье нужно гораздо раньше.
Одной профилактики сиротства мало. Нужно заниматься профилактикой семейного неблагополучия, а это разные понятия.
Мы выделили для себя четыре уровня профилактики семейного неблагополучия, и только два из них — третий и четвертый — относятся к профилактике социального сиротства. На этих уровнях госслужбы вмешиваются в жизнь семьи, уже находящейся в кризисе. И если в органах опеки работают профессиональные и неравнодушные специалисты, то они будут пытаться сохранить детей в семье. Но часто дети оказываются в учреждении в том числе и потому, что помогать семье и сохранять ее уже поздно.
А чтобы было не поздно, нужно работать с двумя первыми уровнями семейного неблагополучия. Такая работа в нашей стране ведется разрозненно, несистемно и не выделена в отдельное профилактическое направление.
На первом уровне профилактики — формирование базовых представлений о важности детско-родительских отношений. Я считаю, что базовые знания о потребностях ребенка, о привязанности, о сиротстве и его последствиях, а также о переживаниях, травмах, утратах необходимо давать уже в старших классах школы. Нужно вводить уроки осознанного родительства, детско-родительских отношений, уроки семейной психологии. Когда родился мой первый ребенок, мир вокруг меня рухнул. Нас всю жизнь готовят к высоким баллам на экзаменах, к успеху, карьере, я окончила школу, институт, устроилась на классную работу, влюбилась, вышла замуж, родила ребенка — и вдруг оказалось, что из успешного специалиста я превратилась в домохозяйку, живущую на доход своего мужа. У меня не было никаких знаний о ребенке и о том, что с ним делать. И я понимаю, почему у женщин случается послеродовая депрессия. Мне помогали мама и муж, но в нашей стране очень много женщин, которым не помогает никто, они находятся в панике, для них ребенок — это какое-то непонятное орущее существо, с которым невозможно найти общий язык.
Мы как биологический вид существуем не только для работы, но и для рождения и воспитания людей. И значит, нас надо учить, как сделать детей счастливыми, как сохранить мир и гармонию в семье, чтобы они могли вырасти и вырастить своих счастливых детей.Если все это будет вшито в систему образования, то вокруг станет гораздо больше родителей, понимающих, что бить детей нельзя, что скандалы между взрослыми травматичны для детей и что детский дом не может использоваться как детсад или школа.
Работа нянь в «Солнечном городе»
Фото: «Солнечный город»
Работа нянь в «Солнечном городе»
Фото: «Солнечный город»
Когда среди базовых ценностей людей — благополучие ребенка, профилактировать семейное неблагополучие значительно легче. А сегодня многие родители в ситуации бедности считают: «А что такого, пусть живет в детдоме, там хоть кормят и одевают». Или: «Меня тоже били — и ничего, вырос». Недавно я читала про лонгитюдные (многолетние.— «Ъ») исследования британских специалистов в области раннего вмешательства: они наблюдали за развитием разных детей в течение 25 лет и описали свои наблюдения. Так вот, они убеждены, что обучение молодых людей родительским компетенциям дает впоследствии потрясающий результат.
Из научной работы «Раннее вмешательство. Движение вперед». Автор — Г. Аллен, 2011 год:
При рождении у младенцев развито 25% мозга, а затем начинается такой период бурного развития, что к трем годам их мозг уже развит на 80%.
Балл развития ребенка в возрасте 22 месяцев может служить прогнозом его успешности в возрасте 26 лет.
54% случаев текущей депрессии и 58% попыток самоубийства среди женщин могут быть связаны с негативным детским опытом.
По результатам исследований также выявлена связь между недостаточным реагированием матери на ребенка и проявлением у него агрессивного поведения в возрасте 10–12 месяцев, упрямством и вспышками гнева в возрасте 18 месяцев, неумением ладить с другими детьми в 3 года, деспотизмом в 4 года, драчливостью и воровством в 6-летнем возрасте. Однако то же недостаточное реагирование матери на 18-месячного ребенка не показало такого эффекта, и это в принципе подтверждает гипотезу, что для «окон развития» огромное значение имеет период, в который происходит депривация (первые три года жизни — самый чувствительный период).
Мальчики, которых медсестры оценивали как входящих в группу риска в возрасте 3 лет, имели в 21 год в 2,5 раза больше судимостей, чем те, кто не входил в группу риска.
На втором уровне профилактики семейного неблагополучия — услуги для семьи. Они должны быть разными. Например, мы открыли в Новосибирске центр для подростков: туда приходят просто подростки без всяких навешенных на них штампов — «трудные», «девиантные», «неблагополучные». Приходят и дети с какими-то проблемами, и подростки, которые стоят на учете в КДН (комиссии по делам несовершеннолетних.— “Ъ”). Наш центр помогает семьям наладить контакт с детьми, а детям — остаться в социуме, не попасть в детский дом или тюрьму. В этом году мы создали больше 60 таких открытых пространств для подростков в районах Новосибирской области. В Куйбышеве полгода назад ребята приходили в такой центр с битами в руках и в нетрезвом состоянии, а сейчас они там волонтеры, из хулиганов трансформировались в наших соратников, приводят в центр новых детей, помогают им там освоиться.
В прошлом году моя коллега из фонда Аня Волкова увидела в одном из районов нашей области подростков, они с пивом тусили на остановке напротив Дома культуры, который был закрыт. Она спросила администрацию, почему бы подросткам не тусить в Доме культуры? Выяснилось, что режим его работы — с 9 до 17 часов, а дети к этому времени только освобождаются от школы.
Мы предложили главе района пересмотреть расписание, договорились доплачивать специалистам, которые будут выходить на работу в вечернее время и в выходные. Сначала было активное сопротивление, нам говорили, что эти подростки никакого отношения к отделу культуры не имеют и что мы создаем для отдела дополнительную нагрузку, которую они не обязаны нести. Нам говорили, что дети туда не пойдут, что им неинтересно в Доме культуры. Но сейчас там в выходные тусят до 60 детей. Они играют в настольные игры, слушают музыку, пьют чай, туда регулярно приезжает наш психолог. И мы заметили, что дети стали совсем другими, у них появилась своя интересная жизнь. А недавно чиновник из администрации подошел к Ане и сказал: «Вы вдохнули жизнь в наш ДК, мы не верили, что дети будут туда приходить, а сейчас видим, что их даже заставлять не надо, они сами приходят».
Фото: «Солнечный город»
Фото: «Солнечный город»
Фото: «Солнечный город»
Фото: «Солнечный город»
На этом уровне очень важны качественная работа команды специалистов и материальная помощь. У нас с благотворительным фондом Елены и Геннадия Тимченко было исследование по временному размещению детей в сиротских учреждениях, мы изучали причины, по которым матери сами отдают своих детей в дома ребенка и детдома. Одна из категорий таких матерей — «белка в колесе» (термин придумала команда исследования), мать-одиночка, у которой двое-трое детей и которая не справляется, у нее нет денег, нет ресурсов, она работает, сильно устает, а дети маленькие или подростки.
Если бы такой семье выделили помощницу, тьютора, няню, материальную помощь, то дети, скорее всего, остались бы в семье. Но таких услуг в России нет.
У нас в стране огромное количество женщин не может добиться алиментов от отцов своих детей. Вот если бы государство создало алиментный фонд, из которого выплачивало бы семьям алименты, а потом взыскивало бы эти деньги с отцов, это решило бы много проблем и «белкам в колесе» сильно помогло бы. Но вместо этого дети оказываются в учреждении, работать с семьей на этом, третьем, уровне гораздо сложнее, и у детей значительно меньше шансов жить в семье.
Мы, кстати, второй год подряд проводим информационную кампанию «Неидеальная мать», чтобы привлечь внимание к проблемам материнства в России.
— Третий уровень профилактики — это работа с семьями, у которых забрали детей?
— Да, на третьем уровне государство уже изымает детей из семьи, чтобы обеспечить им безопасность, и в лучшем случае для них находят приемные семьи или возвращают их в кровные, а в худшем дети остаются жить в детском доме (и тогда работа с ними переходит на четвертый уровень).
— У «Солнечного города» есть программа наставничества для детей и подростков в детских домах, а также для выпускников сиротских учреждений. К какому уровню вы бы отнесли такие услуги?
— Это услуги четвертого уровня, потому что семью сохранить не удалось, предотвратить семейное неблагополучие не смогли, дети живут в учреждении. И все, что мы можем на этом уровне,— постараться реабилитировать этих детей, дать им представление о нормальных отношениях между ребенком и взрослым наставником. Чтобы потом во взрослой жизни они смогли строить отношения в своих семьях. Дети, которые выросли в детском доме, очень часто повторяют опыт своих родителей. Потому что у них нет другой модели поведения, другого способа справляться с проблемами, кризисом. И наши наставники дают им поддержку, плечо рядом и свой опыт — чтобы ребята разорвали этот круг сиротства.
Фото: «Солнечный город»
Фото: «Солнечный город»
Фото: «Солнечный город»
— Если выросшие сироты могут воспроизводить опыт сиротства, то дети, выросшие в неблагополучных семьях, могут воспроизводить опыт семейного неблагополучия?
— Несомненно. У нас в стране нет никаких комплексных исследований по этой теме, но есть исследования в других странах. В Финляндии проведены масштабные лонгитюдные исследования, которые подтверждают: если детей не изымать из семьи, которая находится в ситуации острого неблагополучия, то очень высока вероятность того, что они повторят судьбу своих родителей.
Это называется «спиральное неблагополучие». То есть и детский дом, и неблагополучная семья — это очень плохо для ребенка в будущем.
На третьем и четвертом уровнях профилактики происходит вмешательство в жизнь семьи, различные службы пытаются помочь и детям, и взрослым, но начинать работу с семьей на этих этапах слишком поздно.
«Фонд потратил на поддержку семьи 434,5 тыс. рублей, а, если бы дети остались в учреждении, государству это обошлось бы в 20 млн рублей»
Кризисный центр в «Солнечном городе»
Фото: «Солнечный город»
Кризисный центр в «Солнечном городе»
Фото: «Солнечный город»
— Какие еще услуги могли бы предотвратить попадание детей в детские дома?
— Их должно быть очень много, разных, и подбирать их надо индивидуально под каждую семью. У нас в фонде есть кураторы случая (или кураторы семьи) — специалисты, которые ведут семью в трудной ситуации и которые все время на связи с этими семьями. Например, наш куратор Ульяна работает с мамой четверых детей — когда мы начали помогать семье, папа сидел в тюрьме, мама пила, детей дважды забирали в детский дом. Куратор выяснил, что муж ее бил и что она испытывала страх из-за его скорого освобождения, понимая, что деваться ей некуда. Ульяна узнала, что женщине нравятся лыжи, повезла ее кататься на лыжах.
Когда у них создались доверительные отношения, они вместе выстроили план помощи семье: мы помогли им с ремонтом, договорились, что мама поищет работу в другом районе, чтобы переехать туда с детьми. Она поверила в себя, не пьет, дети остались в семье.Папа еще не вышел из колонии, у него режим исправительных работ, мы поддерживаем и женщину, и детей, и они справляются. А до того, как подключилась Ульяна, эту многодетную мать бесконечно вызывали в комиссию по делам несовершеннолетних, стыдили ее и велели исправляться. Чувствуете разницу? Работа Ульяны с этой семьей началась поздно, когда семья уже опустилась на третий уровень семейного неблагополучия. А если бы эту семью поддержали раньше, то и дети избежали бы детдома, и мать, возможно, не стала бы пить.
Кризисный центр в «Солнечном городе»
Фото: «Солнечный город»
Кризисный центр в «Солнечном городе»
Фото: «Солнечный город»
Мы, кстати, посчитали, что в общей сложности четверо детей из этой семьи провели в социальном учреждении 1,4 года, и на их содержание государство потратило 6,4 млн руб. Последние три года дети живут в семье. Фонд потратил на поддержку семьи 434,5 тыс. руб.: в эту сумму включены ремонт в их доме, оплата работы куратора семьи, психолога и нарколога. А если бы дети остались в учреждении, то государству это обошлось бы в 20 млн руб., при этом дети были бы глубоко депривированы и не имели бы социальных компетенций.
— Вы думаете, государство может так деликатно работать с семьей?
— Если не может, пусть тогда дает возможность НКО развивать такие проекты и масштабировать их. Это же в наших общих интересах.
— Итак, вы назвали такие услуги: ремонт в доме, поиск работы, организация досуга, неспециализированная психологическая помощь со стороны куратора. Они могут быть вписаны в региональные реестры социальных услуг?
— А почему нет? Расскажу еще один случай. Женщина работала бухгалтером, жила с мужем, воспитывали двоих детей, старший ребенок имел инвалидность. Когда она забеременела третьим, муж выгнал всю семью из дома. Мы разместили мать с детьми в нашем кризисном центре «Надежда», она прожила там несколько месяцев, потом мы помогли ей снять квартиру и оснастить ее всем необходимым, дали няню на несколько дней в неделю, и вскоре она ушла из сопровождения, потому что со всем справилась — нашла работу, содержит семью. В этом случае нужна была услуга кризисного центра, чтобы человеку с детьми можно было где-то пожить в тепле и покое. Вообще рождение ребенка, развод, переезд — это кризисные ситуации, на которые люди реагируют по-разному. Кого-то такая ситуация может привести к катастрофе, а кто-то справится при небольшой поддержке. И в каждом случае надо подбирать новый ключ к решению проблемы, стандартных рецептов не существует.
Когда мы только начали работать с социальным сиротством, мы садились со специалистами за стол и разбирали каждый случай. Что привело семью к тому, что у нее забрали детей в детский дом?
Кризисный центр в «Солнечном городе»
Фото: «Солнечный город»
Кризисный центр в «Солнечном городе»
Фото: «Солнечный город»
Папа пьет, мама пьет, работы нет. Или дом сгорел, жить негде. Или мама — выпускница детдома, купила дом на материнский капитал, а жилье оказалось аварийным, там опасно жить, денег на ремонт нет. Или — развод, раздел имущества, ухудшение материального положения, мама становится одиночкой, социальное давление растет, она срывается. Или — болезнь, гибель члена семьи, рождение нового ребенка, появление в семье ребенка с инвалидностью, потеря работы родителем, новый, пьющий мужчина у мамы, абьюз. А иногда бывает так, что у женщины украли сумку с документами и банковскими картами, она подавлена, в стрессе, она одна воспитывает детей, и этого оказывается достаточно, чтобы из обычного человека она превратилась в неблагополучного. И если ей не помочь, она может потерять контроль над своей жизнью, опуститься на дно. У нас уже описаны все ситуации, приводящие к семейному неблагополучию, и на основании этих исследований в двух пилотных районах Новосибирской области разрабатываются услуги, которые могли бы поддержать семью.
Из исследований БФ «Солнечный город»:
К кризисным ситуациям приводят: рождение ребенка; развод; поступление ребенка в первый класс школы; подростковый возраст ребенка; повторный брак родителей; зависимости; увольнение; переезд; болезнь или смерть близкого человека; появление асоциального окружения; депрессия, психические нарушения; тяжелое материальное положение; внутрисемейные конфликты.
В 80% кризисных ситуаций семьи не могут получить помощь от государственных структур.
Чтобы понять, как работать с конкретной семьей в ситуации неблагополучия, надо тщательно изучить все обстоятельства, которые привели семью в эту точку. Составить маршрут помощи и направить из бюджета необходимую для этой помощи сумму. Такой подход позволить сэкономить государственные деньги. Сегодня у нас в стране всем, кто признан нуждающимся, полагается стандартный набор услуг, но многим людям они не нужны. Например, у нас во всех регионах есть государственные наркологические диспансеры, есть психиатрические больницы, где лечат алко- и наркозависимых. Но большинство людей боятся и не хотят обращаться в эти учреждения. Огромные деньги тратятся на содержание таких институций, но эффективность их работы низкая. А вот если бы в каждом районе был кабинет для психолога-нарколога или психотерапевта-нарколога, куда люди могли бы приходить без угрозы попасть на учет в ПНД (то есть с сохранением анонимности), такой услугой пользовались бы значительно больше людей.
— Многие люди стыдятся просить помощи.
— Да, у нас не принято обращаться за помощью, это в нашей системе ценностей — слабость, а надо быть сильным и справляться со всеми проблемами самостоятельно. Поэтому на первом уровне профилактики семейного неблагополучия очень важно учить людей, что просить о помощи не стыдно и что вообще-то это обязанность государства — помогать своим гражданам в трудной ситуации.
Я, кстати, заметила интересный факт — молодежь уже умеет формулировать запрос на помощь: например, в наш центр для подростков ребята приходят сами и говорят, что им нужна помощь. А старшее поколение так не может.
Для них любая помощь извне равна опасности, вмешательству, порицанию, и они всячески будут ее избегать.
У них нет доверия ни к специалистам, ни к государству, есть только страх. И поэтому огромное количество семей, находящихся в стадии острого неблагополучия, государству не видны, они скрывают свое неблагополучие.
Фото: «Солнечный город»
Фото: «Солнечный город»
— Правильно ли я понимаю, что сегодня в России нет полноценных услуг для семей, попадающих в ситуацию неблагополучия?
— Их действительно нет. Для семей, которые уже находятся в ситуации кризиса, кое-какие услуги появляются, но это услуги из категории вмешательства, как я уже говорила. А семье нужно помогать для того, чтобы вмешательство не требовалось.
«Алкоголизм — это болезнь. Больных людей не отчитывают, их лечат»
— В исследовании, которое в 2019 году провели специалисты фонда Тимченко, говорится, что более половины детей попали в детские дома из пьющих семей. Вы думаете, можно построить такую систему помощи, при которой дети смогут оставаться в семьях, где родители пьют?
— В разных странах есть успешные практики работы с такой категорией граждан, и, если родители успешно борются с зависимостью, дети остаются с ними в семьях. В некоторых регионах в России тоже пытаются что-то делать в этом направлении. Но алкоголизм — это гигантская проблема для российских территорий. А государство сегодня может предложить только публичную порку. Родителей вызывают в комиссию по делам несовершеннолетних, где успешные и хорошо одетые чиновники им говорят: «Ты неудачник, алкоголик, у тебя заберут детей, ты на что рассчитываешь?» А ведь алкоголизм — это болезнь. Больных людей не отчитывают, их лечат.
Из исследований БФ «Солнечный город» и БФ Елены и Геннадия Тимченко:
Причины попадания детей в социальные учреждения: злоупотребление родителями алкоголем (48,7%); уклонение родителей от выполнения своих обязанностей (32,7%); смерть одного или обоих родителей (10,4%); заболевание, инвалидность ребенка (9,1%); заболевание, инвалидность родителя (8,5%); назначение наказания матери или отцу ребенка в виде лишения свободы либо заключения под стражу (7,3%); тяжелое материальное положение (3,9%).
Если человек с алкогольной зависимостью пришел в государственную поликлинику к наркологу, его поставят на учет в наркологический диспансер, где отношение к нему будет таким же, как в КДН.
У нас в целом отношение к людям в сфере госуслуг очень плохое. Ты вроде бы клиент, тебя должны обслужить, но с тобой так говорят, как будто ты пришел к чиновнику домой и просишь у него денег взаймы.
Специалистов в секторе госуслуг надо учить современным навыкам коммуникации с людьми.
— Но разве в специализированных государственных больницах не лечат от алкоголизма?
Работа специалиста с зависимостями в «Солнечном городе»
Фото: «Солнечный город»
Работа специалиста с зависимостями в «Солнечном городе»
Фото: «Солнечный город»
— У нас этот вид помощи привязан к месту прописки. Но даже если человек попал в такую больницу, он потом выходит оттуда, а дома — нищета, непонимание, соседи и родственники пьют, детей кормить нечем, куча проблем. И он говорит себе: «Я неудачник, у меня ничего не получится». И нет никакой поддержки! В такой ситуации уже поздно помогать. Надо это делать раньше.
Я бы создала при районных больницах маленькие бригады из трех-четырех человек, которые обслуживали бы свой район. И чтобы у этой бригады в больнице или поликлинике был кабинет для индивидуальной и групповой работы, потому что проблема алкоголизма не решается так называемой кодировкой — это миф. Она решается постоянной психологической работой, общением и поддержкой.
— То есть в таких кабинетах нужны психологи?
— Да! Потребность в психологах в нашем обществе гигантская. Но я не знаю, как ее решать сейчас. У этой профессии очень низкие барьеры — попасть в нее может практически любой человек, который какие-то курсы окончил. В профессии нет четких профстандартов, нет нормального обучения.
— Все равно в каждую деревню не привезешь по психологу.
— Я как раз против того, чтобы искать в городах психологов и тащить их в деревни. Разумеется, и психологи, и врачи там нужны, но если люди не хотят, их не заманишь. Я за то, чтобы такая инфраструктура создавалась на месте — из тех людей, которые там есть. Как-то я пришла на маникюр, а там одновременно проходило сразу несколько коуч-сессий: клиенты обсуждают с мастерами свои проблемы, личную жизнь. Я потом сказала в офисе: вот если бы мы могли обучить сельских продавщиц в магазинах, как с людьми разговаривать и как их поддерживать. Они и так, по сути, консультируют людей, ведь там все друг друга знают. К незнакомому психологу человек, может, и не пойдет, а к Маше в магазин — запросто. Понятно, что серьезную психологическую работу в таком формате не проведешь, но элементарную поддержку людям можно дать. Я преувеличиваю, конечно, но, мне кажется, есть в этом разумное зерно.
В 2022 году наши специалисты организовали онлайн-работу психолога в одном из районов Новосибирской области — это оказалось отличной идеей. Люди могут говорить анонимно и не боятся, что информация об их проблемах может выплыть куда-то за пределы дома.
Как работает система профилактики в западных странах? Там очень много задач возложено на местное сообщество — на школу, медпункт, волонтерские организации.
Вот наш фонд, например, как волонтерская организация ездит в два района Новосибирской области с проектом «Защитники детства». У нас есть мобильные бригады, которые привозят в районы те услуги, которых там нет. С мобильной бригадой ездят нарколог, психолог, соцработник. Если поступает запрос на логопеда — мы везем логопеда. Если нужен педиатр — привозим педиатра. Как-то привезли специалиста МФЦ — люди из-за какого-то сбоя не могли оформить документы на получение пособий. Поначалу местные относились к новым людям настороженно, но теперь уже они привыкли, наши психологи работают там постоянно, запись не прекращается.
Фото: «Солнечный город»
Фото: «Солнечный город»
Фото: «Солнечный город»
Сейчас мы в эту бригаду хотим добавить медсестру патронажной службы, которая могла бы выезжать в семьи, где живут дети до трех лет. Чтобы она не просто осмотрела ребенка, а еще поговорила с мамой, выслушала ее вопросы, рассказала ей, как важно реагировать на любые запросы младенца. Ведь именно в первые три года жизни у человека формируется 80% мозга. И такая поддержка молодых родителей позволит изменить не только жизнь конкретной мамы и конкретного младенца, но и жизнь будущих поколений, которые произойдут от этого ребенка.
Конечно, мне бы хотелось сделать сопровождение таких родителей более плотным и длительным — в течение трех лет, но с учетом наших ресурсов мы делаем то, что можем.
«Ценности и приоритеты нужно расставить вокруг ребенка, а не вокруг его оценок»
— Часто родители, чьи дети оказались в детдоме, рассказывают, что проблемы в семье усугубились из-за школы. Вы согласны с тем, что для многих семей школьное образование детей — фактор риска?
— Абсолютно согласна. Школа сегодня стала агрессивной средой. Если на первый план в школе выходит получение 100-балльного ЕГЭ, а все остальное неважно, то о какой помогающей школьной среде мы говорим? Я иногда задаю вопрос учителям: а если ребенок не подходит под эту оценивающую систему из 100 баллов, то что? Он сразу лузер, неудачник? В школе идет гонка за баллами, впихивание знаний под экзамен, после которого все эти знания выветриваются. Школа не нацелена на развитие личности, на помощь ребенку в самоопределении, на выстраивание доверительного общения. По нашим опросам, школа для приемных семей — это один из главных факторов, влияющих на вторичное сиротство.
Когда в класс приходит приемный ребенок, то к нему там особое отношение, и, если он где-то прокололся, на нем ставят крест и всем педсоставом дружно оттаптываются на этой семье.
Родителей вызывают на педсоветы, заставляют переводить ребенка на домашнее обучение, пугают опекой. То есть, ни у кого в школе нет понимания, что этим родителям и их ребенку надо помочь.
— Можно ли изменить школьную систему?
— Я считаю, что школу необходимо реформировать. Школа не должна быть заточена только на достижение высоких результатов в учебе. Это невозможно — из 2 тыс. учеников в лучшем случае наберется 200 стобалльников. Но для остальных детей школа не должна превратиться в место, где им говорят о их неполноценности. Дети проводят в школе столько же времени, сколько мы — на работе. Это не может быть местом стресса. В школе обязательно должны быть безопасные пространства — что-то вроде нашего центра для подростков, где дети могут полежать в креслах-мешках, поболтать, посидеть в телефонах, поиграть в пинг-понг, в настольные игры, поговорить с психологом, который всегда доступен. Это могут быть ресурсные кабинеты, убежища, и там должны работать люди, которые не подчиняются ни директору, ни учителями, а заинтересованы только в детях.
Школу надо обеспечить необходимым количеством психологов, которые будут не бумажками заниматься, а работать с детьми. Классные руководители в наших школах — это учителя-предметники, которые озабочены успеваемостью по своему предмету, отчетностью и у которых совсем нет времени на общение с детьми, совместные мероприятия, выстраивание доверительных отношений. А в школе должны быть люди, которым не все равно, что происходит с детьми. Если в школе будет создана принимающая среда, то и семейные кризисы будут выявляться раньше, и помощь семье будет более мягкой и эффективной.
— Вам известны примеры успешной помощи ребенку и семье в школе?
— Моя знакомая много лет назад переехала из Омска в Дубай, воспитывает сына. Она развелась с мужем, и мальчик остро переживал потерю. Алексу было тогда семь лет, его мама рассказала в школе о разводе и переживаниях сына, попросила учителя быть с ребенком внимательнее. Учитель собрал междисциплинарную команду из специалистов школы, которые как-то взаимодействуют с классом и Алексом, и они разработали план на месяц: как оказать Алексу поддержку в ситуации разлучения с отцом. Учитель, психолог, тьютор, тренер по физкультуре — все эти люди договорились уделять Алексу персональное внимание в течение месяца, чтобы самый острый период он не переживал в одиночестве. И ведь это несложно сделать. Просто ценности и приоритеты нужно расставить вокруг ребенка, а не вокруг его оценок. Тогда и буллинг в школе, и подростковая агрессия, и оружие в руках школьников — все это прекратится.
«Наша целевая аудитория только растет»
— Как чиновники в районах реагируют на вашу работу?
— Мы вместе с министерством труда и соцзащиты Новосибирской области разработали порядок межведомственного взаимодействия по раннему выявлению детского и семейного неблагополучия, и в прошлом году его подписали шесть министерств области. То есть все ведомства, которые предоставляют услуги семье и детям, обязаны как минимум ознакомить своих сотрудников с этим порядком. А в нем говорится о раннем выявлении семейных проблем, о том, как передать сигнал о семье от одного ведомства другому, а также о способах помощи семье. И наши мобильные бригады — часть этой системы.
В России проблема под названием «межвед» — одна из ключевых. Министерства делят, кто с какими семьями работает, а с какими — нет, но в жизни нельзя разложить проблемы по разным полочкам. Семья взаимодействует с системой образования, медицины, социального обслуживания, спорта, культуры, правоохранительной системой, и они все должны подключаться к решению проблем. Поэтому мы разработали большой онлайн-курс для шести министерств Новосибирской области. Мы сегодня обучаем 5 тыс. помогающих специалистов в области, уже обучили более 12 тыс. человек, из которых успешно аттестовались 8,5 тыс. человек.
Но все это идет очень медленно, потому что мы встречаем огромное сопротивление на местах. Особенно сильное недовольство в сфере образования — в школах, например, с нами говорят на повышенных тонах: «Какого черта мы вообще должны выполнять этот ваш порядок?» Хорошо, что существует федеральный закон №120 — о профилактике социального сиротства, и мы ссылаемся на него, ведь школа является одним из самых важных мест в системе такой профилактики.
Согласно федеральному закону №120, в систему профилактики социального сиротства входят комиссии по делам несовершеннолетних и защите их прав, управления социальной защитой населения, федеральные, региональные и муниципальные органы государственной власти, ответственные за сферу образования, органы опеки и попечительства, ведомства, курирующие деятельность молодежных, спортивных организаций и сферу культуры, службы занятости, органы внутренних дел, учреждения уголовно-исполнительной системы (следственные изоляторы, воспитательные колонии и уголовно-исполнительные инспекции). Специалисты, работающие в этих сферах в Новосибирской области, проходят обучение в «Солнечном городе».
— Многие НКО в последние девять месяцев вынуждены сокращать программы помощи из-за ухода благотворителей и нехватки денег. «Солнечный город» сократил какие-то проекты?
Помощь семьям в отдаленных районах
Фото: «Солнечный город»
Помощь семьям в отдаленных районах
Фото: «Солнечный город»
— Нет, потому что наша целевая аудитория, неблагополучные семьи, только растет. Да, нам пришлось нелегко. В первую неделю марта мы потеряли 7 млн руб. в виде благотворительного взноса — партнеры отменили договоренность с нами. Но мы выкарабкались. Недавно мы запустили проект помощи семьям, воспитывающим детей с тяжелой инвалидностью: даем им нянь на 30 часов в месяц. У нас сейчас 45 таких семей на сопровождении. И я вижу, насколько для них это важная помощь. Час работы няни стоит 250 руб. Несколько часов свободы в неделю для матери, которая семь лет не выходила из дома, нам почти ничего не будут стоить, а ее ребенка это может уберечь от интерната.