«Дядю расстреляли за создание молодежной террористической организации, которая якобы хотела убить Сталина»
Студент Борис Слуцкий был казнен в марте 1952 года. Его обвинили в создании террористической еврейской антисталинской молодежной организации «Союз борьбы за дело революции», которая готовила покушение на руководство СССР. Через год Сталин умер. Приговор заменили: вместо расстрела — десять лет лагерей. Правда — уже посмертно.
Чтобы узнать историю казни Бориса и созданного им «Союза…», мы поговорили с двумя людьми. Один из них — племянник Бориса Максим Пурыжинский — рассказал, как расстрел дяди сказался на жизни его семьи. Второй — Алексей Макаров, внук близкой подруги Бориса Сусанны Печуро. Влюбленная в Бориса Сусанна была осуждена вместе с ним и слышала на суде, как ее друга приговорили к казни. Алексей с детства много знал о Борисе от бабушки, а когда вырос, стал историком и изучил историю «Союза…».
Это одна из историй спецпроекта «Жизнь как право». О других его героях, а также историю смертной казни в России XX века можно прочитать здесь.
Расстрелян в 19 лет
Борис Владимирович Слуцкий
Дата рождения: 14 сентября 1932 года
Дата ареста: 19 января 1951 года
Обвинение: измена родине, организация и руководство «еврейской антисоветской террористической молодежной организацией “Союз борьбы за дело революции”».
Расстрелян по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР: 26 марта 1952 года вместе со своими товарищами Евгением Гуревичем и Владиленом Фурманом.
Сфера деятельности: студент исторического факультета Московского педагогического института имени В. П. Потемкина.
Похоронен в общей безымянной могиле на Донском кладбище в Москве.
В апреле 1956 года дело пересмотрено. Расстрел заменен на 10 лет заключения. Посмертно.
18 июля 1989 года полностью реабилитирован.
Его племянник
Максим Владимирович Пурыжинский
Дата рождения: 27 марта 1977 года
Сфера деятельности: пианист.
Окончил Московскую государственную консерваторию им. П. И. Чайковского (МГК). С 1998 года выступает в фортепианном дуэте с Ириной Силивановой. С 2010 года преподает на кафедре камерного ансамбля и квартета МГК, с 2021-го — на кафедре камерного ансамбля и квартета Российской академии музыки имени Гнесиных. Член жюри российских и зарубежных музыкальных конкурсов и фестивалей.
О казни своего дяди знал с детства. О его реабилитации узнал в 1989 году.
Об аресте и казни Бориса
Мой дядя Боря Слуцкий был арестован и расстрелян. Его обвиняли в создании террористической группы — молодежной организации, которая якобы готовила покушение на Сталина и других руководителей СССР. Когда его казнили, ему было 19 лет. Его старшей сестре Адели, моей маме, было 22 года. Мама знала своего брата как веселого, талантливого, умного мальчика, который читает книжки, сочиняет стихи и прекрасно учится. О том, что он хочет при этом свергнуть Сталина, она не знала и не могла его отговорить или каким-то образом спасти.
Максим Пурыжинский. Москва, 2023. Фото: Анатолий Жданов / «Коммерсантъ»
Никто из родственников даже не догадывался, что дядя Боря создал «Союз борьбы за дело революции». Однако он действительно был одним из создателей и лидеров этого объединения, куда входили школьники и студенты (На момент создания организации ее участникам было от 16 до 20 лет). То есть это были совсем дети. Они читали труды Ленина и находили в политике Сталина несоответствие тому, о чем писал Ленин, обсуждали, что Иосиф Виссарионович ведет себя неправильно и что необходимо вернуться к ленинским истокам.
Владислав Шницер, двоюродный брат Бориса и Ады Слуцких:
«Мне вдруг вспомнился предновогодний вечер (1951 год) в доме моих родственников Слуцких... За чашкой чая обсуждали семейные новости, когда в комнату стремительно вошел невысокий, худощавый парень лет 20. Сообразив, что я не узнал его, Адочка подсказала:
— Боря.
Со слов сестры я уже знал, что он первокурсник филфака МГУ (В воспоминаниях допущена ошибка. Борис пытался поступать в МГУ, но не поступил. Он учился на истфаке Московского педагогического института имени Потемкина).
— Боря?! — не поверил я.
Последний раз видел племянника (Владислав Шницер называет Бориса племянником, однако он был ему двоюродным братом) мальчишкой, а теперь передо мной стоял молодой мужчина с волевым лицом и жестким выражением глаз.
— А вы мой дядя Владик (Владислав Шницер приходился Борису не дядей, а двоюродным братом. По предположению Максима Пурыжинского, Борис мог называть двоюродного брата дядей, поскольку редко с ним виделся и между ними была существенная разница возрасте — семь лет),— Боря оказался догадливее меня.
Мы обнялись, и Боря, задержав взгляд на моих офицерских погонах, неожиданно сказал:
— Хотелось бы поговорить с вами наедине. Вы бы могли быть нам очень полезны.
— Давай,— охотно согласился я, не понимая, кому это “нам” и чем могу быть “полезен”.
— Но не сейчас. Меня ждут,— не снимая пальто, Боря достал из шкафа какие-то бумаги, сунул их в карман, прихватил со стола пару бутербродов с колбасой. На вопрос матери “Ты куда?” коротко бросил: “На Кривоколенный” — и, пожелав мне “До встречи”, исчез за дверью так же стремительно, как и появился.
— В коммуналке на Кривоколенном,— объяснила Адочка,— в комнате нашей бабушки, которая живет у младшей дочери, собираются по вечерам друзья Бориса — студенты и старшеклассники, обсуждают произведения классиков и современных писателей, читают собственные.
Лишь много лет спустя я узнал, чем в действительности были эти “литературные вечера”. А тогда, в декабре 1950-го, мне очень хотелось побывать на молодежном литературном собрании, но мой отпуск закончился, и я улетел во Владивосток, так и не заглянув на Кривоколенный, чем уберег от беды себя и свою семью».
Из воспоминаний Владислава Шницера «Трагедия и счастье одной семьи», 2010 год
Не знаю, как они себе представляли реализацию этих идей. Выйти на площадь и сказать, что Сталин делает все не так? Свергнуть его? Возможно, у них был светлый идеал: вот мы сейчас скажем правду, и все поймут, что так жить дальше нельзя. Как бы там ни было, то, что им вменялась подготовка убийства Сталина, было совершенно смехотворным обвинением. Потому что никакой возможности убить его у этих малолетних детей не было.
Фотография Бориса Слуцкого из следственного дела. 1951 год
Трое участников группы были расстреляны: Евгений Гуревич, Владилен Фурман и мой дядя Боря Слуцкий. Остальных отправили в лагеря. Например, их подругу Сусанну Печуро, которой на момент ареста не было 18 лет, приговорили к 25 годам ГУЛАГа.
Как проходил арест Бориса, я не знаю (Борис Слуцкий был арестован в ночь с 17 на 18 января 1951 года в Ленинграде). Но знаю наверняка: в семье никто не сомневался в его невиновности. Даже тогда в СССР многие люди понимали, что не может быть такого количества врагов народа. В связи с арестом дяди Бори маму и других родственников отправили в ГУЛАГ. Они находились в лагерях до памятного 27 марта 1953 года, когда была объявлена амнистия (После смерти Сталина 5 марта 1953 года в СССР началась либерализация. 27 марта вышел Указ об амнистии за подписью председателя президиума Верховного совета СССР Климента Ворошилова. Инициатива проведения широкой амнистии принадлежала министру внутренних дел Лаврентию Берии. По этой амнистии в 1953 году на свободу вышли 1,2 млн человек — половина заключенных сталинского ГУЛАГа). Мама никогда не рассказывала, как и когда она узнала, что Бориса казнили. Но думаю, это произошло вскоре после того, как она вышла на свободу.
Можно сказать, что казнь Бориса отравила маме всю жизнь. Гибель любимого брата, аресты близких, лагерь — она не могла это ни забыть, ни простить. Всякий раз, когда в семье заходила речь о гибели Бориса, мама волновалась. А как только при ней кто-то говорил, как якобы хорошо жилось при Сталине — что он народ от сохи оторвал, с ядерным оружием оставил и все такое прочее, я видел, как сильно менялась моя мама. Ненависть к сталинской системе читалась у нее на лице. Ведь она знала не понаслышке про сломанные судьбы, про выкошенные поколения людей, нормальная жизнь которых была исковеркана борьбой непонятно за что.
О жизни Бориса до смертного приговора
Дядя Боря и мама родились в благополучной семье. Их отец Владимир Слуцкий был инженером, работал в Наркомате легкой промышленности. Его жена Рива, моя бабушка, была домохозяйкой. Их дом стоял прямо на Боровицкой площади — там, где сейчас памятник святому Владимиру. То есть буквально в нескольких шагах от Кремля. По национальности семья была еврейской, но, по сути, они были обычные советские граждане.
В 1937 году начался Большой террор, в том числе внутрипартийные чистки. Дедушка под эти чистки не попал. Но после Большого террора какие-то передряги в их наркомате все равно продолжались — мама рассказывала, что в 1941 году, когда началась война, у него было два варианта: либо арест и, вероятно, расстрел, либо фронт («Ъ» не нашел подтверждений этому предположению. По данным историка Алексея Макарова, в 1920-е годы Владимир Слуцкий поддерживал Льва Троцкого. «Если в начале войны человеку грозило обвинение в “троцкизме”, он действительно мог пойти воевать, чтобы затеряться на фронте», — считает историк Дмитрий Асташкин). Дед выбрал второе и погиб в начале войны, в 1941 году, где-то под Москвой. Ему было 35 лет. Маме тогда было 11 лет, дяде Боре — около 9 (Владимир Слуцкий был призван на фронт в июне 1941 года Киевским РВК Москвы. Служил военинженером 3-го ранга, начальником обозно-вещевого снабжения стрелкового полка. В июле 1941 года пропал без вести).
Борис Слуцкий. Место съемки неизвестно, 1945 год. Из личного архива Максима Пурыжинского
После окончания войны семья продолжала жить в Москве. Мама рассказывала, что Борис рос умным и способным мальчиком. К тому же он был младшим ребенком в семье, а к младшим всегда особое отношение. Он рос в атмосфере любви и заботы. Его арест и расстрел стали шоком для всей семьи.
Как казнь Бориса повлияла на его близких
Вслед за Борисом арестовали его сестру Аду (мою маму), их маму Риву, их бабушку Розалию Шницер (мою прабабушку). Под раздачу попал и родной дядя мамы и Бориса по материнской линии — дядя Зяма, актер МХАТа Зиновий Тобольцев (Зиновий Тобольцев — псевдоним. Настоящее имя — Зальман Цильман. Служил во МХАТе в 1929–1951 и в 1955–1980 годах) (после ареста Бориса также был арестован его второй дядя, брат отца Семен Моисеевич Слуцкий.— «Ъ»).
Суть претензий к ней мама поняла уже на допросах: почему вы допустили, что ваш брат задумал свергнуть Сталина. В 1952 году ее приговорили к шести годам лагерей за недоносительство на брата. Тогда же за недоносительство на сына и внука к семи годам были приговорены мать и бабушка Бориса, мои бабушка и прабабушка.
Семен Игнатьев, министр государственной безопасности СССР:
«Товарищу Сталину И. В.
Докладываю Вам, что МГБ СССР закончено следствие по делу антисоветской террористической организации, состоящей из еврейской молодежи. Привлеченные по настоящему делу обвиняемые предаются суду Военной коллегии Верховного суда СССР. Представляю при этом обвинительное заключение по делу. <...>
Следствием по делу установлено, что инициаторы создания антисоветской террористической организации являлись обвиняемые по настоящему делу Слуцкий, Фурман, Гуревич, воспитанные во вражеском духе своими родственниками. Обвиняемый Слуцкий находился под влиянием своей матери Слуцкой Р. Г. (осуждена), которая в беседах с ним возводила клевету на советскую действительность и восхваляла отца Слуцкого — троцкиста Слуцкого В. М. (умер), принимавшего активное участие в борьбе против генеральной линии партии. Одновременно с этим на формирование вражеских взглядов Слуцкого оказали влияние два его дяди националисты Цильман З. Г. (арестован) и Слуцкий С. М. (арестован)».
Спецсообщение министра государственной безопасности СССР Семена Игнатьева Иосифу Сталину о завершении следствия по делу еврейской «антисоветской» молодежной организации. 5 января 1952 года
В каком лагере отбывала наказание бабушка, я не знаю. Знаю, что мама находилась в лагере под Вяткой и два года валила там лес (Имеется в виду Вятский исправительно-трудовой лагерь, один из крупнейших в СССР). Слава богу, в лагере маме попался очень хороший человек — Нина Гневковская (Нина Владимировна Гневковская была заключенной Вятлага с 1950 по 1954 год по обвинению в «клеветнических высказываниях в отношении ряда членов советского правительства». Предположительно, в лагере могла быть назначена бригадиром. В документах о реабилитации в качестве причины ее ареста указано: на протяжении нескольких лет подвергалась изнасилованиям со стороны Лаврентия Берии, после потери интереса с его стороны — была арестована.— «Ъ»).
Фотография Нины Гневковской из следственного дела. 1950 год
Фотография Нины Гневковской из следственного дела. 1950 год
Фотография Нины Гневковской из следственного дела. 1950 год
Моя мама была очень хрупким, светлым и душевным человеком. Нина Гневковская, вероятно, понимала, что такой человек не вписывается в уголовную среду лагеря. И хотя Гневковская и работала на лагерную систему, ей ничто человеческое было не чуждо, и она, насколько это было возможно, минимизировала маме рабочие выкладки. Этим она спасла маме жизнь (Летом 1953 года администрация Вятлага назначила Нину Гневковскую заведующей кухней в подсобном хозяйстве помимо ее воли. Но на этой должности она не могла влиять на нормы выработки заключенных. По мнению эксперта спецпроекта историка Алексея Макарова, Гневковская могла быть в Вятлаге также нарядчицей или бригадиршей — в таком случае она действительно имела возможность влиять на рабочие выкладки).
Выйдя в 1953 году на свободу, мама продолжала дружить с Гневковской. Мы периодически ездили к тете Нине в гости. Она жила одна, любила готовить, когда мы приезжали, у нее всегда был полный стол. У меня сложилось впечатление, что ей нравились наши приезды — для нее это было уходом от одиночества. Мне она запомнилась очень доброй. Мама часто говорила, что выжила в лагере только благодаря тете Нине. Увы, когда в 2000-х Гневковская умерла, нам никто не сообщил о ее кончине. Поэтому мама не была на ее похоронах и я не знаю, где она похоронена (Нина Гневковская была реабилитирована и освобождена из лагеря в 1954 году, после расстрела Лаврентия Берии. После окончания юридического факультета она начала работать в прокуратуре. Известно, что Гневковская выступала обвинителем на процессах диссидентов, проводила у них обыски и допросы, в том числе допрашивала обвиняемых по делу Андрея Синявского и Александра Даниэля, проводила обыск Людмилы Алексеевой и других правозащитников. По воспоминаниям современников, в одной из компаний Гневковская обронила фразу: «Я отсидела свое и получила урок: лучше отправлять в лагерь других, а не самой там оказаться»).
О жизни семьи после казни Бориса
Выйдя на свободу в 1953 году, моя мама вернулась в Москву. Она поступила в Институт иностранных языков Мориса Тореза и всю жизнь преподавала английский. В 1960 году она вышла замуж за моего отца — инженера Владимира Пурыжинского. В 1961 году на свет появилась их первая дочь Ольга, в 1963-м — Мария, в 1966-м — Ирина. В 1969 году наконец родился мальчик, которого мама назвала Борисом. В память о казненном брате. Мои сестры и брат с пяти лет начинали учиться в музыкальной школе, не был исключением и я (Максим, Борис, Ольга и Ирина Пурыжинские в дальнейшем стали музыкантами.— «Ъ»).
Владислав Шницер, двоюродный брат Бориса и Ады Слуцких:
«Отбывая наказание в пресловутом Вятлаге,— рассказала мне Адочка,— я поклялась: если уцелею и родится у меня сын, назову его Борисом.
...Адочке и ее матери повезло — их освободили из заключения по амнистии в 1953-м. После окончания Института иностранных языков моя сестра вышла замуж за инженера Владимира Пурыжинского. Первой родилась девочка. «Буду рожать, пока не родится мальчик»,— твердо решила Ада. Появились на свет одна за другой еще две девочки. Лишь четвертым — сын Борис.
Но одного брата для трех сестер, решили родители, маловато. И появился Максим.
Дети росли, и трехкомнатная квартира Пурыжинских превратилась сначала в “музыкальную школу”, а затем в “консерваторию”. Переняв от отца абсолютный слух, дети начали заниматься музыкой с раннего детства. В квартире стояли рояль и пианино. Боря увлекся кларнетом, девочки и Максим — фортепиано. А когда старшие дочери вышли замуж, добавились два скрипача. Девять профессиональных музыкантов в одной семье!
— Было очень “весело”,— смеется Адочка,— когда они занимались одновременно. Кому не хватало места в комнатах, устраивался на кухне, а то и в ванной».
Из воспоминаний Владислава Шницера «Трагедия и счастье одной семьи», 2010 год
Мама всю жизнь очень любила детей и очень хотела иметь своих детей. Думаю, в какой-то степени мама выплеснула на нас свою нерастраченную любовь к младшему казненному брату. За это мы ей очень благодарны. Для обоих моих родителей это был первый и единственный брак. Папа рассказывал, что он сильно влюбился в маму и у него и мыслей не было о том, что с ней что-то не так, если она сидела в лагере. Родственники папы тоже понимали, что маму посадили за политическую статью — недоносительство на родного брата.
Мать Максима Пурыжинского Ада Слуцкая. Москва, предположительно 1960-е годы. Из личного архива Максима Пурыжинского
Максим Пурыжинский. Москва, 1978 год. Из личного архива Максима Пурыжинского
Максим Пурыжинский дома во время занятий музыкой. Москва, 1987 год. Из личного архива Максима Пурыжинского
Мамина бабушка Серафима Марковна и мамина мама Рива, которые в 1953 году тоже освободились из лагерей, жили вместе с моими родителями. Бабушка Рива ушла из жизни в 1976-м, за год до моего рождения. Поэтому я с ней не успел пообщаться. Выйдя из лагеря, дядя Зяма тоже вернулся в Москву, жил где-то в районе Маяковки, мы с мамой в начале 1980-х ездили к нему в гости (Актер театра МХАТ Зиновий Тобольцев (Зальман Цильман) был заключенным на строительстве Куйбышевской ГЭС. На сайте театра МХТ им. Чехова указано, что с 1951 по 1955 год он не служил в театре «по не зависящим от него причинам»). Дядя мамы и Бориса Сема, который также был репрессирован в 1951 году, эмигрировал из СССР в 1970-х — когда евреев начали выпускать в Израиль.
Мои родители тогда уезжать не хотели, да и не могли. У папы была секретная работа: он возглавлял отдел надежности в НИИ радиостроения, поэтому он был невыездным до конца 1980-х, пока не уволился из НИИР, который начал приходить в упадок, когда страна начала разваливаться.
В 2002 году родители переехали в Германию к одной из моих сестер. Там, в Кельне, они ушли из жизни: мама — в 2015-м, папа — в 2019-м. Но они до конца своих дней дважды в год приезжали в Москву: на Новый год и летом на полтора-два месяца. Когда они приезжали, я возил их по нашим родственникам и знакомым, мы обязательно посещали могилы родных на Востряковском кладбище. Когда мама приезжала в Москву, она всякий раз просила меня отвезти ее на Донское кладбище, где после казни был тайно захоронен прах Бориса.
Максим Пурыжинский на Донском кладбище, где после казни было захоронено тело Бориса Слуцкого. Москва, 2023 год. Фото: Антон Новодережкин / «Коммерсантъ»
Мемориал жертвам политических репрессий 1945–1952 годов на Донском кладбище. Москва, 2023 год. Фото: Антон Новодережкин / «Коммерсантъ»
Максим Пурыжинский листает списки жертв политических репрессий возле мемориала на Донском кладбище. Москва, 2023 год. Фото: Антон Новодережкин / «Коммерсантъ»
Список жертв политических репрессий с именем Бориса Слуцкого. Москва, Донское кладбище, 2023 год. Фото: Антон Новодережкин / «Коммерсантъ»
Максим Пурыжинский на Донском кладбище, где захоронен прах Бориса Слуцкого. Москва, 2023 год. Фото: Антон Новодережкин / «Коммерсантъ»
Где именно находятся его останки — неизвестно, поэтому мы с мамой ездили к мемориалу жертвам политических репрессий, который установлен на Донском кладбище в память о тех, кого чекисты тайно хоронили там в безымянных могилах после расстрелов. Эти поездки давались маме нелегко. Но ей важно было отдать дань памяти казненному брату.
Об институте смертной казни
За последнее время в России участились призывы восстановить смертную казнь. Я к этому отношусь категорически отрицательно. Объясню почему. Хотя это даже не мое личное объяснение, это объяснение нормальных людей. Смертная казнь — это то, что нельзя отменить уже никогда. А возможность судебной ошибки или появления какого-то обстоятельства, которое отменит смертный приговор, всегда есть. Но человека уже не вернуть.
Правильно, что в 1990-е ввели мораторий (С 1996 года на основании указа президента РФ Бориса Ельцина «О поэтапном сокращении применения смертной казни в связи с вхождением России в Совет Европы» высшая мера наказания фактически не применялась). А те, кто заявляет о необходимости отменить его… Мне кажется, что это очень опасный разговор. Знаете, ведь принцип бумеранга в жизни работает. Как известно, не рой яму ближнему своему. Велика вероятность, что сторонникам смертной казни эти заявления аукнутся. Интересно узнать когда. Вопрос «если» я не ставлю, я спрашиваю когда.
Максим Пурыжинский на Донском кладбище, где захоронен прах Бориса Слуцкого. Москва, 2023 год. Фото: Антон Новодережкин / «Коммерсантъ»
Сохранение памяти о Борисе в семье
Про дядю Бориса я знаю, сколько себя помню — лет с четырех-пяти. Но никто из родственников не рассказывал мне подробности о его аресте и казни. Я родился в 1977 году, ни о какой перестройке еще и речи не было. Но иногда из разговоров взрослых я улавливал какие-то отрывочные сведения. И мне было интересно понять, что же на самом деле произошло с моим дядей.
Но на мои вопросы взрослые отвечали полунамеками: мы как-нибудь потом тебе расскажем. Боялись, что ребенок пойдет в детский сад и может сболтнуть кому-то, что его дядя был репрессирован. Но с приходом к власти Михаила Горбачева (Михаил Горбачев стал генеральным секретарем ЦК КПСС в марте 1985 года.— «Ъ») по всей стране начали говорить о сталинских репрессиях, стали открываться архивы. В нашей семье история Бориса начала обсуждаться активнее.
Тогда я и узнал, что мой дядя был арестован и расстрелян при Сталине за создание молодежной террористической группы. Эти подробности открылись мне вместе с общим массивом ужаса, из которого состояла советская система с ее ГУЛАГом, арестами, доносами, принуждениями. И внутри этого кошмара была драма нашей семьи — гибель Бориса и мамин надлом.
В истории дяди Бори мне сложно отделить семейную драму от государственной. Потому что его казнили в той стране, где я родился, вырос и где мы сейчас находимся. Но жизнь идет вперед. Знать о прошлом, безусловно, нужно, но невозможно и не нужно жить только прошлым. Не могу сказать, что я уделяю много времени изучению семейной истории. Гораздо больше сил я направляю на то, чтобы делать что-то созидательное в сфере культуры. Я работаю в консерватории, преподаю, к тому же я концертирующий пианист. А чтобы где-то выступать, нужно прилагать много усилий.
Скажу честно, я не изучал дело дяди Бори в архивах и не интересовался, как это сделать. Не понимаю, что это мне даст. Вот я возьму в руки копии материалов дела, заключение какого-то псевдоследователя, в котором утверждается, что дядя Боря был террористом и хотел убить высшее партийное руководство СССР. Это полная глупость. Что мне с ней делать? Мне дорога та память, которую я получил от мамы. Я с этой памятью живу и стараюсь передать ее своим детям. Моей дочке 5 лет. Ей я ничего пока не рассказывал про дядю Бориса — она слишком маленькая. Сыну 15 лет. Но он пока еще по поверхности прыгающий мальчик — семейная история сейчас не входит в круг его интересов. Может, что-то изменится, когда он подрастет.
Максим Пурыжинский в Московской государственной консерватории им. П.И. Чайковского. Москва, 2023 год. Фото: Анатолий Жданов / «Коммерсантъ»
Ада и Владимир Пурыжинские. Кёльн (Германия), 2010 год. Из личного архива Максима Пурыжинского
80-летие Владимира Пурыжинского. Сидят: Ада и Владимир Пурыжинские. Стоят (слева направо): Ольга, Мария, Максим, Ирина, Борис. Кёльн (Германия), 2008 год. Из личного архива Максима Пурыжинского
Ада Слуцкая. Начало 2010-х. Из личного архива Максима Пурыжинского
Все, что я знаю, я знаю из отрывочных воспоминаний мамы и из рассказов моих старших сестер и брата. У меня ними довольно большая разница в возрасте, поэтому они знают о дяде Боре больше, чем я: мама рассказывала им что-то еще до моего рождения. Но в целом маме всегда было тяжело вспоминать про гибель брата. А мы старались ее не волновать, поэтому не расспрашивали. По этой причине деталей и подробностей об аресте дяди Бори у меня нет.
Сейчас я понимаю, что если бы расспросил маму, то знал бы об истории семьи и казни дяди Бориса гораздо больше. Но эти разговоры были опасны для ее здоровья. Мама была гипертоником — при любом волнении у нее повышалось давление. А упоминания о гибели Бориса приводили ее в очень волнительное состояние. Поэтому мы ее не расспрашивали, чтобы не доводить до гипертонического криза.
Внук подруги дяди Бори Сусанны Печуро Алексей Макаров работал с материалами дела «Союза борьбы за дело революции», общался с выжившими участниками организации, изучал архивы. Он сможет рассказать больше и обо всем деле, о дяде Борисе и о том, как проходил процесс реабилитации.
Алексей Макаров
«Вся жизнь бабушки связана с тем, что в 1950-м она вступила в подпольную группу»
Подруга расстрелянного Бориса Слуцкого
Сусанна Соломоновна Печуро
Годы жизни: 1933–2014
Дата ареста: 19 января 1951 года
Вместе с Борисом Слуцким и еще 14 школьниками и студентами была осуждена за участие в «Союзе борьбы за дело революции».
Обвинение: измена Родине, организация и руководство «еврейской антисоветской террористической молодежной организацией “Союз борьбы за дело революции”».
26 марта 1952 года приговорена Военной коллегией Верховного суда СССР к 25 годам исправительно-трудовых лагерей.
Сфера деятельности: на момент ареста и суда была ученицей женской средней школе №79 Киевского района. После освобождения из лагеря поступила на факультет архивного дела Историко-архивного института. С конца 1980-х была членом общества «Мемориал» (организация ликвидирована в 2021 году, до этого объявлена иностранным агентом).
Реабилитирована в 1989 году пленумом Верховного суда СССР. Умерла в 2014 году.
Внук Сусанны Печуро
Алексей Алексеевич Макаров
Год рождения: 1985
Сфера деятельности: историк, учитель обществознания в школе. В 2007 году окончил факультет архивного дела Историко-архивного института РГГУ, защитил диплом о деятельности молодежной группы «Союз борьбы за дело революции» (СДР). Продолжает исследовать историю «Союза…» и других молодежных подпольных организаций советского периода.
О своем отношении к Борису Слуцкому
Для меня Борис Слуцкий — это член семьи, которого я просто никогда не видел. Знаете, так бывает: у вас есть, например, дядюшка, который живет где-то далеко, и вы с ним не знакомы лично. Но вы знаете, что он есть и что он ваш родственник. Вот так и с Борисом. Он был близким другом и однодельцем моей бабушки Сусанны Печуро.
Вся судьба бабушки была связана с тем, что в августе 1950 года она сказала Борису «да» и вступила в подпольную группу, которая позже получила название «Союз борьбы за дело революции».
В подростковом возрасте я много времени проводил у бабушки дома, и она практически каждый день делилась со мной воспоминаниями о Борисе, об их подпольной организации, об аресте, суде и лагере. Я вырос на этих рассказах. Фотографии расстрелянных Бори Слуцкого, Владика Фурмана и Жени Гуревича всегда стояли у бабушки на книжной полке. Она называла их «наши мальчики».
Фотография Бориса Слуцкого из следственного дела. Москва, 1951 год
Фотография Владилена Фурмана. Москва, дата съемки неизвестна
Фотография Евгения Гуревича. Москва, дата съемки неизвестна
Сусанна Печуро во время заключения. Фото сделано в Центральной лагерной больнице в Потьме, 1955 год. Из личного архива Алексея Макарова
Сусанна Печуро с внуком Алексеем. Москва, вторая половина 1980-х годов. Из личного архива Алексея Макарова
О Борисе бабушка вспоминала чаще. Она была в него влюблена, они дружили с 1948 года. Бабушка знала его лучше других участников «Союза…». После того как Борис был казнен, бабушка мечтала назвать своего будущего сына в его честь. Но не сложилось: у нее родились две дочки. Всю свою жизнь бабушка посвятила тому, чтобы сохранить память о Борисе, о двух других казненных товарищах и рассказывать о том, через что им пришлось пройти.
История «Союза борьбы за дело революции» определила и мой жизненный путь: понимаете, когда тебе 17 лет и ты знаешь, что в этом возрасте твою бабушку отправили в ГУЛАГ, а трех ее друзей казнили, как-то по-другому начинаешь воспринимать историю, прошлое, государство… Поэтому в старших классах по примеру бабушки я решил стать историком. А став им, начал изучать дело «Союза…» и в целом тему молодежного сопротивления периода позднего сталинизма.
Алексей Макаров. Москва, 2023. Фото: Ирина Бужор / «Коммерсантъ»
Алексей Макаров. Москва, 2023. Фото: Ирина Бужор / «Коммерсантъ»
Алексей Макаров показывает учетную карточку Сусанны Печуро из Владимирской тюрьмы. Москва, 2023. Фото: Ирина Бужор / «Коммерсантъ»
Алексей Макаров во время интервью (организация «Мемориал» ликвидирована в 2021 году, до этого объявлена иноагентом). Москва, 2023. Фото: Ирина Бужор / «Коммерсантъ»
Моя работа историка связана с прошлым и сохранением памяти жертв политических репрессий. Но к делу «Союза…» я отношусь не только как историк. Сохранение памяти о казненных Борисе Слуцком, Владике Фурмане и Жене Гуревиче — это другое, более личное. Это память, которая все время со мной. Они были расстреляны в Бутырской тюрьме 26 марта 1952 года. Каждый год 26 марта я езжу на Донское кладбище, где после казни были тайно захоронены их тела.
Как и для чего был создан «Союз борьбы за дело революции»
Все началось с литературного кружка, который действовал в 1940–1950-е годы в московском Доме пионеров в переулке Стопани (Современное название — переулок Огородная Слобода, дом 5). В 1948 году моя бабушка Сусанна Печуро начала посещать этот кружок. Ей было 15 лет, она училась в девятом классе. Здесь она и познакомилась с Борисом Слуцким.
Сусанна Печуро (вверху в центре) с подругами на балконе черного хода доходного дома Филатовой (Арбат, 35). Москва, весна 1949 года. Из личного архива Алексея Макарова
Борис был одним из выпускников кружка, которые иногда приходили на занятия в гости. Школьники воспринимали их как старших товарищей, смотрели на них снизу вверх. Борис пользовался особой любовью и авторитетом у младших. Вместе с ним в кружок приходил его друг Владилен Фурман. Бабушка подружилась с ними.
В начале 1950 года на занятии произошел конфликт. Одна из школьниц (Раиса Полянкер)прочитала лирическое стихотворение. Руководительница кружка Вера Кудряшова резко высказалась по этому поводу, назвав стихотворение упадническим и антисоветским. Несколько участников кружка возмутились и заявили, что теперь они будут собираться самостоятельно. Их поддержали Борис Слуцкий и Владик Фурман. Они решили дважды в неделю собираться дома у Слуцкого.
На тот момент Борис уже учился на историческом факультете Московского городского педагогического института имени В.П. Потемкина (Вуз действовал с 1931 по 1960 год. В 1960 году был объединен с МГПИ им. В. И. Ленина, нынешним Московским педагогическим государственным университетом). У него была нетипичная для советского студента ситуация: он жил отдельно от матери и отчима. Участники кружка собирались в квартире к тому времени умершей Бориной бабушки в Кривоколенном переулке (Официальный адрес на тот момент — ул. Кирова, д. 14/2, кв. 3). Члены неформального кружка распределяли, кто какие доклады делает. Первым доклад сделал Борис о русской поэзии Серебряного века. По словам бабушки, его выступление было блестящим и вызвало овации.
Обсуждение литературы быстро перешло в обсуждение политических вопросов. Кто-то из ребят еще в годы войны начал сомневаться в честности государства, когда увидел отношение властей к раненым и понял, как устроена война на самом деле, а не по сводкам Информбюро. У кого-то были репрессированы родители. Кто-то столкнулся с антисемитизмом. Например, Бориса Слуцкого не приняли на философский факультет МГУ из-за национальности: он был евреем. На вступительных экзаменах он познакомился с Евгением Гуревичем, которого не приняли по той же причине. На почве внутреннего протеста против антисемитизма Слуцкий и Гуревич и подружились. Вскоре Гуревич присоединился к неформальным встречам кружка Слуцкого.
Эти молодые люди видели, что советское государство, которое декларировалось как хорошее, на самом деле таким не было, и хотели справедливости.
Бабушка рассказывала, что Борис довольно быстро отсек младших участников кружка Кудряшовой, которые приходили к нему, чтобы уберечь их от неприятных последствий.
Сусанна Печуро (слева) с двоюродной сестрой Еленой Афроимовой. Ленинград, август 1950 года. Из личного архива Алексея Макарова
Первый разговор между Борисом и бабушкой о сопротивлении произошел на пикнике 30 апреля 1950 года на станции Раздоры. Слуцкий сказал, что собирается бороться с существующим строем, с диктатурой новой аристократии, что власть в партии захватили вожди. А в августе он предложил бабушке войти в оргкомитет подпольной антисталинской организации. До встречи с Борисом бабушка была правоверной комсомолкой, поэтому сначала она колебалась, согласиться или донести в госорганы. Но стремление к справедливости и любовь победили — бабушка не просто стала членом организации, но и вошла в ее организационный комитет. В него также вошли Борис Слуцкий, Владилен Фурман, Евгений Гуревич и Владимир Мельников (Сусанне Печуро и Борису Слуцкому на момент создания организации было по 17 лет, Мельникову — 18 лет, самыми старшими были Гуревич и Фурман — им было по 19 лет).
Борис придумал название «Союз борьбы за дело революции» и написал программу. В ней СССР объявлялся бонапартистским режимом, говорилось о терроре со стороны государства, об отсутствии свобод. Во многом идеология программы была марксистской, даже троцкистской. Тексты Троцкого тогда были почти недоступны, но, полагаю, Борис нашел их в книжном шкафу своего погибшего на войне в 1941 году отца. По некоторым данным, отец Бориса в 1920-е годы поддерживал Троцкого, поэтому такая литература действительно могла сохраниться у них дома (После смерти Ленина в 1924 году Троцкий потерпел поражение во внутрипартийной борьбе. В СССР была развернута кампания против троцкизма).
Откуда у них была информация, как создавать подпольную организацию? Советские книжки! Например, мемуары Веры Фигнер (В сентябре 1884 года по «Процессу 14-ти» Вера Фигнер была приговорена к смертной казни. Позже казнь заменили бессрочной каторгой), в которых говорилось, в частности, о гектографе — устройстве для создания листовок. Гектограф они собрали из подручных средств, как позже вспоминал один из участников «Союза…», Владимир Мельников, на основе книги, взятой в библиотеке. По законам жанра они также придумали себе псевдонимы, хотя не пользовались ими. Но какие настоящие подпольщики без псевдонимов?
Они обсуждали и вопрос эффективности методов индивидуального террора (Борис Слуцкий и большинство участников «Союза…» признавали индивидуальный террор неэффективным методом сопротивления. Но один из создателей «Союза…», Женя Гуревич, считал иначе. На этом споре в октябре 1950 года среди членов «Союза…» произошел раскол. Женя Гуревич и еще несколько человек отделились и создали свою группу, которая называлась «Союз освобождения рабочего класса»). Это обсуждение не переходило в реальные действия, но это не помешало следственным органам обвинить их в терроризме. В уголовном деле «Союза…» это представлялось даже не как намерение, а как уже совершенный теракт.
Они знали, что взрослым говорить об организации нельзя, потому что это поколение помнит террор 1930-х, поэтому предлагали вступить в организацию своим сверстникам, которых хорошо знали. К осени 1950 года в «Союзе…» состояли десять человек (Нина Уфлянд, 16 лет; Борис Слуцкий, 18 лет; Владимир Мельников, 18 лет; Майя Улановская, 18 лет; Ирэн Аргинская, 18 лет; Сусанна Печуро 17 лет; Владилен Фурман, 19 лет; Евгений Гуревич, 19 лет; Григорий Мазур, 19 лет; Алла Рейф, 19 лет).
По воспоминаниям бабушки, они понимали, чем это может закончиться. Но это понимание было на каком-то возвышенном уровне романтической патетики и борьбы. Они относились к риску так: борьба за свободу и справедливость предполагает страдания и жертвы, и мы к ним готовы. Но, конечно, у них не было реального представления о том, как все будет происходить.
О доносах, арестах и неожиданно жестоком приговоре
Новый 1951 год моя бабушка Сусанна Печуро, Владлен Фурман и Борис Слуцкий встретили вместе — в квартире у Слуцкого на Кривоколенном. 31 декабря 1950 года они обсуждали, что их ждет, как вести себя при аресте и на допросах. К этому моменту за ними уже следили органы госбезопасности. Наружная слежка велась с сентября 1950 года. В комнате, где собирались участники организации, было поставлено подслушивающее устройство. Первые аресты начались в январе 1951 года.
Из воспоминаний Сусанны Печуро:
«Мы понимали, что играем с огнем. Но возраст, романтическое мироощущение брали свое. Опасность пьянила нас. Мы уходили от слежки, играли в партийные клички, гордились своей жертвенностью, тем, что мы настоящие революционеры, что бросаем вызов этому строю. Временами нас охватывали страх и отчаяние, ощущение жуткой тревоги. Помнится, как-то Гриша Мазур сказал мне: “А вот через два месяца…” Я закричала: “Гришка, о чем ты говоришь, может через два месяца нас возьмут”».
Фрагмент из статьи Михаила Румера-Зараева «И погнали ребят под расстрел...», 2004 год
Были и доносы. В материалах дела есть четыре доноса. Первый написала руководительница литературного кружка Вера Кудряшова. Второй донос в конце 1950 года написал отец школьной подруги моей бабушки, которую она пыталась привлечь в «Союз…». Третий донос написал студент мединститута Феликс Воин, которого в «Союз…» пригласил Владлен Фурман.
Из воспоминаний участника «Союза борьбы за дело революции» Владимира Мельникова:
«Член ОК (организационного комитета) СДР Владик Фурман, студент 2-го курса Рязанского Мединститута, после многочисленных разговоров на политические темы, сделал предложение вступить в нашу организацию студенту 1-го курса того же института Феликсу Воину. Феликс с готовностью согласился. Полный радостного возбуждения он бросился к любимой девушке Мягковой, тоже студентке-медичке, с одним желанием: привлечь ее к нелегальной работе. Что произошло между ними, осталось тайной, но рука об руку они пошли в институтский комитет комсомола. А оттуда до расстрела Слуцкого, Фурмана и Гуревича осталось меньше, чем полшага».
Цитируется по статье Владимира Мельникова «Пятьдесят лет вместе. Памяти Иосифа Хорола. Предисловие Лиды Камень», 2013 год
У четвертого доноса более сложная история. У Бориса Слуцкого был старший приятель, к которому он иногда обращался за советами. Сусанна Печуро и многие участники «Союза…» позже считали, что этот человек был внедрен в неформальный кружок Слуцкого, чтобы раскрутить дело до настоящей террористической организации. В одном из переизданий своих мемуаров участница «Союза…» Майя Улановская написала, что долго не называла имени этого человека, но считает, что он был провокатором и предателем. Его имя Михаил Борисович Беркинблит (Настоящее имя Мендель Бейнусович Беркинблит. Физиолог, автор учебников и научно-популярных трудов по биологии, организатор биологического отделения Всероссийской заочной многопредметной школы.— «Ъ»).
Борис познакомился с Беркинблитом, когда тот был внештатным инструктором райкома комсомола и студентом третьего курса биологического факультета МГПИ имени Потемкина. Бабушка и многие участники организации позже называли некоторые действия Беркинблита провокационными. Так, в январе 1951 года Слуцкий поехал вместе с Беркинблитом в Ленинград, поскольку Михаил утверждал, что у него есть знакомые, которых можно привлечь в организацию. Там он познакомил Бориса со своей приятельницей Ариадной Жуковой. У них состоялся довольно откровенный разговор, после которого Жукова написала донос в органы госбезопасности.
Алексей Макаров во время интервью (организация «Мемориал» ликвидирована в 2021 году, до этого объявлена иноагентом). Москва, 2023. Фото: Ирина Бужор / «Коммерсантъ»
Алексей Макаров во время интервью. Москва, 2023. Фото: Ирина Бужор / «Коммерсантъ»
Я очень аккуратно говорю о роли в этом деле Михаила Беркинблита, потому что этот человек жив. Ему 95 лет. Документальных подтверждений его сотрудничества с КГБ нет. Я несколько раз обращался к нему с предложением дать интервью, но, к сожалению, он отказывается от общения. Сказал: я уже пожилой человек, пожалуйста, не пытайтесь уговорить меня дать интервью, не давите. Он также сказал, что чувствует свою вину за смерть троих ребят и что ему тяжело говорить об этом. («Ъ» обратился к Михаилу Беркинблиту, чтобы предоставить ему возможность прокомментировать ситуацию. Говорить о Борисе Слуцком и «Союзе борьбы за дело революции» Михаил Беркинблит отказался. На запрос «Ъ» он ответил: «События, о которых вы спрашиваете, очень тяжелы для меня. Они будут так же тяжелы для моих детей, внуков и правнуков. Пожалейте их, пожалуйста. Последние 75 лет я жил честно. Я дружил с диссидентами. Особенно близко с Сережей Ковалевым. Он знал все обо мне. Cейчас мне 95 лет. Пожалейте и меня тоже».— «Ъ»).
Как бы там ни было, Бориса Слуцкого арестовали во время поездки с Беркинблитом в Ленинград в ночь с 17 на 18е января. На следующую ночь пришли за моей бабушкой. Обыск проводили трое сотрудников МГБ.
Из воспоминаний Сусанны Печуро:
«Оглядывая мой разгромленный дом, я вдруг ясно поняла, что никогда больше сюда не вернусь. И тут я увидела на полу свою старую маленькую целлулоидную куклу. Невыносимо хотелось взять с собой что-нибудь, какую-нибудь мелочь на память о доме, о детстве. И я взяла эту куколку. И тут начальник опергруппы, хранивший до того беззлобно-равнодушное молчание, вдруг взорвался. “Положи сейчас же! — заорал он.— Ишь чего, кукол брать! Детский сад устроила!” Я положила куклу и пошла к двери… По дороге, сидя в легковой машине между двумя оперативниками, я пыталась понять, взяли ли ребят. Если арестована я одна — ничего еще не потеряно. Мысленно я давала себе клятву никого на допросах не называть».
Всего были арестованы 16 человек. Только половина из них были членами «Союза…». Остальные — те, кто отказался вступить в организацию, ничего толком о ней не знал, но не сообщал о ней в госорганы (По делу проходили: Нина Уфлянд, 16 лет; Борис Слуцкий, 18 лет; Владимир Мельников, 18 лет; Майя Улановская, 18 лет; Ирэн Аргинская, 18 лет; Екатерина Панфилова, 18 лет; Тамара Рабинович, 18 лет; Сусанна Печуро 17 лет; Владилен Фурман, 19 лет; Евгений Гуревич, 19 лет; Григорий Мазур, 19 лет; Галина Смирнова, 19 лет; Феликс Воин, 19 лет; Алла Рейф, 19 лет; Ида Винникова, 19 лет; Инна Эльниссер, 20 лет). Следствие вело Управление МГБ по Московской области, арестованных держали в тюрьме на Малой Лубянке. Сначала допросы проходили мягко, следователи не орали, не давили на них, не применяли пыток.
2 февраля Борису Слуцкому было предъявлено обвинение по статьям 58–10 и 58–11 УК РСФСР (Пропаганда, содержащая призыв к свержению, подрыву, ослаблению советской власти и организационная контрреволюционная деятельность). Если верить материалам дела, он признал, что являлся лидером молодежной организации. Министр госбезопасности Виктор Абакумов лично допрашивал их и сделал вывод: это заигравшиеся в подполье дети, а не опасная организация. Конечно, это и было игрой в подполье со смесью романтики, протеста и стремления к справедливости.
Но им не повезло. Летом 1951 года в деле произошел резкий поворот, за которым стояла политическая интрига: начались чистки внутри Министерства госбезопасности и кампания против Виктора Абакумова.
Дело в том, что в числе подчиненных Абакумова был подполковник Михаил Рюмин. У Рюмина были проблемы: он был не очень хорошим следователем, потерял секретные документы, помимо этого в МГБ узнали, что при поступлении на службу он скрыл, что его семья в годы Гражданской войны поддерживала белых. В общем положение его было шатким, так что ему срочно нужно было что-то предпринять. И он решил подставить своего начальника. Зная о неприязненных отношениях Абакумова с Георгием Маленковым, Рюмин сообщил Маленкову, что обладает сведениями о противозаконной деятельности Абакумова. По инициативе Маленкова 2 июля Рюмин отправил на имя Сталина донос, где сообщал: есть дела, по которым Абакумов намеренно «смазывает» обвинение. В числе таких дел было дело «Союза борьбы за дело революции». Дескать, смотрите, в самом центре Москвы существует еврейская молодежная террористическая организация, которая планировала покушение на первых лиц государства, а Абакумов говорит, что это просто заигравшиеся дети.
Виктор Абакумов и Георгий Маленков стоят в почетном карауле на похоронах Андрея Жданова. Слева направо: Алексей Кузнецов, Климент Ворошилов, Георгий Маленков, Вячеслав Молотов, Лаврентий Берия, во втором ряду (справа налево): Николай Воронов, Виктор Абакумов. Москва, сентябрь 1948 года. Фото: «Мультимедиа Арт Музей»
Михаил Рюмин. Фото: Wikipedia
Виктор Абакумов, бывший министр государственной безопасности СССР (1946–1951):
«Я заявляю, что настоящее дело против меня сфабриковано. Я заключен под стражу в результате происков Берии и ложного доноса Рюмина, три года нахожусь в тюрьме, в тяжелейших условиях. Меня избивали.
Администрация не дает мне бумаги. Жена с маленьким ребенком содержится в тюрьме. Мое обвинение начал фальсифицировать Рюмин, который обвинял меня в тягчайших преступлениях и докатился до абсурда, признав меня за главаря еврейской контрреволюционной организации. Одни обвинения в отношении меня прекращались, другие появлялись. Все недостатки в органах ЧК, скопившиеся за длительный период, вменяются мне как преступления… я ничего не делал сам. В ЦК давались указания, а я их выполнял. Государственный обвинитель ругает меня, с одной стороны, за допущенные перегибы, а с другой — за промахи, смазывания. Где же тут логика? Дело “СДР” расследовано правильно. Мне же в течение трех с половиной лет пытались доказать, что я “смазал” террористические намерения у 15–16-летних юношей и девушек…»
Цитируется по книге Кирилла Столярова «Палачи и жертвы», 1997 год
Самого Рюмина назначили врио начальника Следственной части по особо важным делам МГБ СССР. А дальше ему и Маленкову нужно было сделать так, чтобы то, что было написано в доносе на имя Сталина, соответствовало реальности.
Поэтому с лета 1951 года арестованных участников «Союза…» начали жестоко допрашивать. Показания выбивали с упором на то, что они готовили теракты: от покушения на первых лиц государства до взрывов в метро. Следователи проводили ночные допросы, пытали, оказывали психологическое давление. Бабушка вспоминала, что они использовали ее влюбленность в Бориса Слуцкого и шантажировали: «Не будете подписывать? Хорошо. Сейчас я вас отправлю и вызову Слуцкого… И знаете, что я с ним сделаю?» Дальше следовало подробное описание пыток.
Когда я был молодым и глупым, я спросил бабушку о пытках. Она сказала: «Знаешь, никогда не надо спрашивать подробностей, тебе должно быть достаточно знания того факта, что человека пытали». Это был конвейер — когда человека допрашивают непрерывно несколько суток. Были избиения, был свет в глаза. Фигурантов дела также шантажировали казнью их однодельцев: человека обманывали, говорили, что он расписывается только за ознакомление, а потом предъявляли его подпись его однодельцам — вот он подписал, а вы не подписываете, значит, он получит высшую меру, хотя вовлекли его в организацию вы.
Чтобы понять, почему дело «Союза…» приняло такой трагический поворот, важно знать еще одно обстоятельство. В СССР тогда активно раскручивалось громкое дело Еврейского антифашистского комитета и борьба с космополитизмом (Дело было возбуждено против членов Еврейского антифашистского комитета (ЕАК) в 1948 году и продолжалось до 1952 года. По делу ЕАК были репрессированы 125 человек, из них 23 расстреляны и 6 умерли во время следствия. Именно с процесса Еврейского антифашистского комитета в СССР началась политика государственного антисемитизма). Поэтому следователи лепили из «Союза…» именно еврейскую террористическую организацию. Следствие завершилось в начале 1952 года. В итоге дело было сфабриковано и преподнесено Сталину так, что он был уверен: обезврежена еврейская националистическая группа террористов.
Перец Маркиш, казнен в 56 лет
По делу Еврейского антифашистского комитета был расстрелян поэт Перец Маркиш.
Если бы политической интриги вокруг Абакумова и раскрутки государственной кампании против евреев не было, скорее всего, все участники «Союза…» получили бы просто лагерные срока.
Судебное заседание началось 7 февраля в подвале Лефортовской тюрьмы и длилось неделю. Суд отказался от свидетелей и адвокатов. Все подсудимые признали свою вину, кроме Майи Улановской, которая сказала, что ни в чем не раскаивается.
Майя Улановская, участница «Союза борьбы за дело революции»:
«Каждого из нас попросили рассказать о его преступной деятельности. <...> Борис Слуцкий — высокий, в синем кителе, сапогах и галифе, выглядел внушительно и солидно, говорил красиво и убедительно.
Владик Фурман — тоже высокий, но худой и нервный. В его следственных материалах было заключение судебно-психиатрической экспертизы, которая признала его нормальным, но отметила чрезвычайное возбуждение и многословность. Это возбуждение было заметно и на суде. <...> Женя — в старой, знакомой мне гимнастерке, с деревянными пуговицами и без ремня, держался гордо и спокойно. Владика Мельникова я плохо видела. Мне удалось их с Женей спросить, сидели ли они в карцере, и получить утвердительный ответ. Замечательно хороша была Сусанна. С ее романтической, утонченной внешностью очень гармонировало все, что она говорила, а в речах ее было очень много типично комсомольской горячности. <...>
Основное впечатление от выступлений моих однодельцев — полная искренность. Может быть, на нас подействовали месяцы одиночки, но каждый, казалось, хотел рассказать суду, а главное — своим товарищам, все как можно подробнее. Нас не перебивали. Слушали даже как будто с участием. Вид у судей был скорее благодушный. Не чувствовалось, что здесь решаются судьбы».
Цитируется по книге мемуаров Майи Улановский «История одной семьи», 2003 год
Выступая на суде, Фурман, Слуцкий и Гуревич брали всю ответственность на себя. Бабушка тогда сказала им: «Ребята, мы же поклялись жить вместе и умереть вместе!», на что Фурман ответил: «Ты должна жить». После выступлений у них спросили, нет ли у них просьб к суду. Бабушка просила отправить ее в один лагерь с «названным братом» Борисом Слуцким.
Приговор был объявлен в ночь с 13 на 14 февраля 1952 года. Он был необычайно жесток даже для того времени. Десять человек, включая мою бабушку, приговорили к 25 годам лагерей и 5 годам поражения в правах, три девушки, которые не состояли в «Союзе…» и почти ничего о нем не знали, получили десять лет лагерей. Руководителей организации — Слуцкого, Фурмана и Гуревича — приговорили к расстрелу. Этот смертный приговор стал для всех шоком. Никто из них не ожидал такого. Но Слуцкий, Гуревич и Фурман не писали ходатайство о помиловании — они хотели уйти с высоко поднятой головой.
Из воспоминаний Сусанны Печуро:
«Когда объявили приговор, мы стали кричать Боре, Владику и Жене: “Пишите на помилование”. Потом меня повели, и я увидела, как в коридоре Женя остановился, пошатнулся, видимо, до него только в этот момент дошло, конвоиры подскочили и взяли его за локти, но он вырвался и пошел сам».
О том, что их товарищи действительно были расстреляны, бабушка и другие члены СДР узнали при пересмотре дела, который произошел после смерти Сталина — в конце 1955 года. Со всех участников дела сняли обвинения в измене Родине и терроре. Обвинения по статьям 58–10 и 58–11 остались. По ним расстрелянным Слуцкому, Фурману и Гуревичу назначили десять лет лагерей. Посмертно. Остальным сократили лагерные сроки.
В апреле 1956 года все участники «Союза…», кроме троих казненных, вышли на свободу по амнистии. Конечно, история «Союза…» была для бабушки самой важной в жизни. Бабушке исполнилось 23 года, когда она освободилась. У нее была первая степень инвалидности — в ГУЛАГе у нее сильно пошатнулось здоровье. Она вернулась из лагеря с пониманием, что ей важно сохранить память о казненных.
Сусанна Печуро в лагере Дубравлаг (Мордовия, пос. Явас). Лето 1955 года. Из личного архива Алексея Макарова
Сусанна Печуро (в центре) после освобождения вместе с подругами готовится ко вступительному экзамену на истфак. Павшино, лето 1956 года. Из личного архива Алексея Макарова
Сусанна Печуро выступает на встрече с бывшими узниками ГУЛАГа. Литва (Алитус), лето 1989 года. Из личного архива Алексея Макарова
Сусанна Печуро раздает «Архипелаг ГУЛАГ» бывшим политическим заключенным. Москва, 1991 год. Из личного архива Алексея Макарова
Встреча бывших политических заключенных. Слева направо: неизвестная, Элла Маркман, Сусанна Печуро, Майя Кофман, Виктор Булгаков, неизвестный. Москва, декабрь 1991 года. Из личного архива Алексея Макарова
Бабушка поступила в Историко-архивный институт и стала историком, частично по примеру Бориса Слуцкого. Она работала библиографом в Институте стран Азии и Африки. Ей не очень нравилась эта работа, но нужны были деньги. А в конце 1980-х для бабушки начались годы активности и счастья: она активно включилась в деятельность «Мемориала» (организация ликвидирована в 2021 году, до этого объявлена иноагентом), принимала участие в его работе до последних лет своей жизни (Сусанна Печуро умерла 1 января 2014 года) и поддерживала общение со своими однодельцами.
Все они выжили в лагерях, некоторые дожили до преклонных лет и написали мемуары. Раньше всех участников «Союза…» ушел из жизни Феликс Воин. Известно, что после освобождения из лагеря в 1956 году он уехал в Киев, где вскоре и умер. Подробностей о смерти Воина его однодельцы не знали — они не простили ему предательства, не поддерживали с ним общение, и, думаю, он тоже к нему не стремился.
Полностью все фигуранты дела, включая троих расстрелянных, были реабилитированы только в 1989 году.
О смертной казни в 1950-е годы
В 1950-е годы «Союз борьбы за дело революции» был далеко не единственной оппозиционной организацией. Молодежное сопротивление в поздние сталинские годы было довольно распространенным явлением. Я знаю примерно 60 подобных групп и людей-одиночек, которые действовали в послевоенном СССР. На это сопротивление, безусловно, обращало внимание руководство страны. О них докладывали Сталину, и он лично участвовал в принятии решения о том, что с ними делать.
Многие участники подпольного сопротивления 1950-х были арестованы. Но только шесть из них — расстреляны. Слуцкий, Фурман и Гуревич — по делу «Союз борьбы за дело революции». Трое других казненных — участники ленинградской подпольной организации «Марксистская рабочая партия коммунистов», лидером которой был Лев Берлин (Лев Берлин, Юрий Турыгин, Михаил Языков были расстреляны 12 марта 1952 года). Эти шестеро молодых людей стали жертвами стечения обстоятельств — политической интриги в Министерстве госбезопасности и раскручивающейся в те годы антисемитской кампании.
Последние прижизненные фотографии Евгения Гуревича, Бориса Слуцкого, Владилена Фурмана из их следственных дел. Москва, 2023. Фото: Ирина Бужор / «Коммерсантъ»
К тому же в январе 1950 года в СССР вернули смертную казнь, которая формально была отменена летом 1947-го. Но, в отличие от 1930-х годов, после войны политическая обстановка в СССР была не настолько репрессивной — казней было гораздо меньше, и вероятность получить смертный приговор даже при реальном сопротивлении режиму была не велика. Поэтому большинство участников молодежных объединений выжили и во второй половине 1950-х годов вышли на свободу. Многие из них стали диссидентами, занимались правами человека. Полагаю, Борис Слуцкий, Евгений Гуревич и Влад Фурман тоже влились бы в диссидентское движение. Они были талантливым студентами и наверняка стали бы талантливыми учеными и правозащитниками, если бы не были казнены.
Бабушка в диссидентское движение не влилась. Она вращалась в этой среде, со многими была знакома, но у нее было двое детей и она не могла позволить себе каких-то активных действий. Когда в гости к бабушке приходили ее друзья, коллеги, однодельцы, бывшие лагерники, я, будучи подростком, задавал им всякие глупые вопросы. Ну например: «А вы не жалеете?» Бабушка всегда отвечала, что не жалеет, потому что это было честно и правильно. Она говорила: «Если в тех изменениях, которые произошли в стране, была хоть капля нашего участия, если мы действительно хоть чуть-чуть помогли эти изменения приблизить, то эту жертву все оправдывает. Даже смерть»
Тема смертной казни всю жизнь была для бабушки крайне важной. Она считала необходимым бороться против нее не только из соображений гуманности, но и из-за личной истории — расстрела Бориса и его друзей.
О проекте «Жизнь как право»
В 1997 году Россия отказалась от смертной казни. С тех пор прошло почти 30 лет, но призывы вернуть этот вид наказания продолжают звучать.
В спецпроекте «Жизнь как право» мы разбирались, как государство использовало смертную казнь в разные периоды ХХ века, почему ввело мораторий на ее применение, а главное — как приговоры повлияли на судьбы конкретных людей. Бóльшую часть проекта составляют интервью с родственниками приговоренных к казни: что они помнят о своих близких и что думают о предоставлении государству возможности решать, кому жить, а кому умереть.
История применения смертной казни в России в ХХ веке (после 1917 года) здесь.
Истории десяти человек, приговоренных к смертной казни в разные периоды развития России в ХХ веке: какими были эти люди, почему их приговорили к высшей мере наказания, что их близкие помнят о них и что думают о смертной казни:
