«Поминали какой-то период полураспада»

Для каждого номера Weekend в рамках проекта "Частная память" мы выбираем одно из событий 1953-2013 годов, выпавшее на эту неделю. Масштаб этих событий с точки зрения истории различен, но отпечатавшиеся навсегда в памяти современников они приобрели общее измерение — человеческое. Мы публикуем рассказы людей, чьи знания, мнения и впечатления представляются нам безусловно ценными.

26 апреля 1986 года
Авария на Чернобыльской АЭС

Весной 1986 года в голове у меня все время вертелись какие-то старые слова с рифмами.

Дело в том, что я заканчивал университет и размышлял о ненаписанной дипломной работе ("Пространственная модель лирики Тютчева и Лермонтова"). А точнее сказать — предавался в заснеженном Тарту унылой прокрастинации, страдая от разлуки с молодой женой и новорожденной дочерью. И еще у меня был бронхит. А диплом не сочинялся. О Север, Север-чародей, Иль я тобою околдован? Иль в самом деле я прикован К гранитной полосе твоей? О, если б мимолетный дух, Во мгле вечерней тихо вея, Меня унес скорей, скорее Туда, туда, на теплый Юг...

Сказано — сделано. В какой-то момент я пошел к своему научному руководителю и пообещал привезти работу в начале мая из Киева.

— А почему вам в Тарту не пишется? — спросил Юрий Михайлович.

— Холодно,— лаконически отвечал я.

И вот я сел на поезд. Пространственная модель была такая: сперва скорым сидячим в Ригу, оттуда домой под дребезжание подстаканников, под аккомпанемент хорового плацкартного храпа. Но диплом не сочинялся. Через ливонские я проезжал поля, Вокруг меня все было так уныло... Бесцветный грунт небес, песчаная земля — Все на душу раздумье наводило.

Киев быстро выздоравливал от зимы, охорашивался, шаркал по сухому асфальту фрикативным "г", постреливал листьями, поплевывал подсолнухами, готовился к Первомаю, толковал о каком-то велопробеге мира.

26 апреля отмечали день рождения моей жены, гостей было немного, мы поставили красные розы в разные вазы, мы пили сладкое крымское вино, мы на длинном закате курили, и пространственная модель была такая: мы глядели с балкона на солнце, садящееся где-то в Бресте-Литовском, за надписью на шестнадцатиэтажке: "Слава КПСС". Тихо этим субботним вечером было на проспекте Победы, дождик прошел, и каждый звук тем вечером был как-то отдельно, особенно слышен, хотя диплом не сочинялся. Сновиденьем безобразным Скрылся север роковой, Сводом легким и прекрасным Светит небо надо мной. Снова жадными очами Свет живительный я пью И под чистыми лучами Край волшебный узнаю.

27 апреля позвонил старый знакомый, фотограф и украинский патриот. Он сообщил новости, и мы стали ловить в эфире вражеские голоса. Их все еще продолжали глушить, хотя и не так яростно, как года за три до того. Мычали глушилки, невнятно бормотали голоса. В то воскресенье Киев висел на телефонах, покачиваясь. Пространственная модель была такая: по перекрытому проспекту Победы голубем промчался обещанный велопробег мира. Погода испортилась, подул резкий ветер, он со свистом на своем велосипеде летел через Киев на север, к Полесью. И диплом не сочинялся. О, страшных песен сих не пой Про древний хаос, про родимый! Как жадно мир души ночной Внимает повести любимой!

В понедельник советская власть откашлялась и сообщила нам по телевизору, что обстановка стабильна. Во вторник обстановка продолжала оставаться стабильной. В среду в этом отношении ничего не изменилось. По голосам говорили неприятные вещи, там выступал, например, Жорес Медведев, он советовал гражданам пить йодид калия. Впрочем, многие люди утверждали, что для этих целей годится красное вино. Также исключительную популярность в эти дни приобрела идея влажной уборки и изоляции помещений. В эти дни, покуда ветер дул на север, пространственная модель была такая: хмурые слушатели голосов сидели по домам, остальные граждане весело гуляли по улицам. Слушатели же голосов предавались влажной уборке и изоляции, отвлекаясь на вылазки в аптеки за йодидом. В аптеках, видимо, тоже тайно слушали радио: йодид отпускали автоматически. Йодид был невкусный, и многие в те дни предпочли каберне. Да диплом, собака, все не сочинялся. Все та ж высокая, безоблачная твердь, Все так же грудь твоя легко и сладко дышит, Все тот же теплый ветр верхи дерев колышет — Все тот же запах роз, и это все есть Смерть!..

В четверг состоялась первомайская демонстрация. В праздничном убранстве были улицы столицы советской Украины, колоннами шли телезрители, детишки махали флажками, с трибуны кислыми улыбками приветствовали их руководители партии и правительства, детишки которых уже ехали в Москву от греха подальше. Ветер ночью утих, утром снова стало тепло, я начал писать диплом, писал накануне всю ночь и проспал: жена с коляской выпорхнула из дому и пошла с телезрителями гулять по улицам. Пространственная модель была такая: многие гуляли тогда по улицам с колясками, шарики лопались, торговали квасом на углах, улыбки цвели, на подходе уже были и каштаны. Дети пели, в бубны били, Шуму не было конца — И лазурней стало небо, И просторнее сердца.

Всю следующую неделю я бурно писал диплом. В дипломе было много слов о родине: эта тема трактовалась в лирике Лермонтова не столько в пространственном, сколько во временном аспекте. Небесная истинная родина, связанная с темой прошлого, противопоставлялась там теме мнимой родины, неласковой мачехи, постоянно обманывающей нежного лирического изгнанника в его лучших чувствах. Грубо говоря: врущей по телевизору в глаза как сивый мерин. А у Тютчева, продолжал я, идеальное прошедшее изображено как пространство — Элизий, изолированный от палящего излучения внешнего мира и напоенный влагой таинственных ключей.

Тем временем в Киев приехали ответственные товарищи Слюньков и Воротников (а может быть, это были товарищи Пеньков и Бубков, я уже не помню). Товарищи поездили по окрестностям столицы Украины, и по телевизору замелькали загадочные миллирентгены. В миллирентгены никто особенно не верил, полагали, что их следует умножать на сто, но какая получится тогда размерность и что из того следует, никто не знал. Шутили, сочиняли стихи: если хочешь быть отцом, обмотай татам свинцом. Толковали об изотопах. От одних изотопов как раз лучше помогал йодид калия имени Жореса Медведева, другие же преимущественно выводились народным каберне.

Поминали также какой-то период полураспада.

Местный министр здравоохранения заклинал верить ему и советовал то проветривать помещения, то не унывать, то мыть руки перед едой. Всесоюзный министр туч и дождей на все вопросы о радиационной обстановке в Киеве отвечал, что Москве ничего не угрожает. Поползли уже и разговоры о счетчиках Гейгера. Потом, уже летом, киевский знакомый привез в Тарту такой самодельный счетчик. Дойдя до моих брюк, в которых я в мае ходил по Киеву, счетчик залился трелями, как тургеневский соловей. Брюки эти были стираны после Киева раза три.

Также в начале мая в Киеве завелись в изобилии поливальные машины, они приступили к влажной уборке города. Что касается изоляции, то поезда были забиты, билетов, как говорили, не было. Но я купил еще до 26 апреля билеты в Псков на самолет себе и жене, а дочь, по малолетству своему, в проездных документах не нуждалась.

Пространственная модель была такая: на пересадке в Великих Луках весь наш киевский рейс пропустили через какую-то специальную рамку, но о результатах никому ничего не сообщили.

В десятых числах мая я принес готовый диплом научному руководителю.

— Ну как там в Киеве, не слишком жарко было? — спросил Юрий Михайлович. Как выяснилось, они в Тарту тоже пили йодид калия.

До сих пор помню вкус этого времени — вкус крымского вина, вкус каберне, вкус уличного кваса с изотопами, навязчивый йодистый калийный тревожный аптечный вкус полураспада пространственной модели. Так!.. но, прощаясь с римской славой, С Капитолийской высоты Во всем величье видел ты Закат звезды ее кровавой!..

Роман Лейбов

май 1985 года
Лев Рубинштейн о начале антиалкогольной кампании в СССР

23 апреля 1964 года
Вадим Гаевский о первом спектакле Театра на Таганке

12 апреля 1961 года
Елена Вигдорова о полете Юрия Гагарина

3 и 4 апреля 1953 года
Любовь Вовси о "деле врачей"

29 марта 1971 года
Владимир Буковский о своем четвертом аресте и высылке

27 марта 1991 года
Максим Кронгауз об основании РГГУ

14 марта 2004 года
Григорий Ревзин о пожаре в Манеже

7 марта 1981 года
Михаил Трофименков о ленинградском Рок-клубе

5 марта 1966 года
Анатолий Найман о смерти Анны Ахматовой

27--29 февраля 1988 года
Светлана Ганнушкина о погроме в Сумгаите

15 февраля 1989 года
Олег Кривопалов о выводе советских войск из Афганистана

13 февраля 1964 года
Анатолий Найман об аресте Иосифа Бродского