Великий уравнитель
Юрий Сапрыкин о революции социальных сетей
в зеркале своих революций
29 октября 1969 года в 21.00 студент Университета Калифорнии Чарли Клайн набрал на клавиатуре буквы LO. Это был тест: предполагалось, что Клайн отправит на удаленный компьютер слово LOGIN, команду входа в систему, но только что созданная компьютерная сеть ARPANET зависла в самый неподходящий момент. Это событие вряд ли заинтересовало кого-то, кроме участников эксперимента: публика была занята космосом, за три месяца до этого Нил Армстронг совершил несколько неловких шагов по поверхности Луны, все ждали вторую лунную экспедицию, а там недалеко и до Марса. Но, как часто бывает, большой шаг для человечества случился не там, где его ожидали увидеть.
От захватывающих космических перспектив к 2017 году остались лишь дежурные заголовки в новостях — такой-то космонавт улетел на орбиту, такой-то вернулся. Новые небо и земля были обретены не в межзвездных далях, а буквально не выходя из комнаты: незаметно для самого себя человечество создало новое информационное пространство, то ли пронизывающее физическую реальность, то ли надстраивающееся над ней. Вряд ли стоит повторять банальности о том, как интернет изменил мир — десятки новых бизнесов, множество бытовых удобств, универсальная энциклопедия, океаны музыки, текстов, изображений в открытом и мгновенном доступе. Но к этим приятным возможностям сеть не сводится, в ощущениях она дана прежде всего как среда, где мы общаемся с себе подобными. У этой среды свои законы, и она каким-то образом меняет нас.
Эта среда дала человеку публичность. Человека стало видно. Студент и космонавт в ней равны, они оба получили голос, шанс быть услышанными. В каком-то смысле это универсальный социальный лифт: чтобы оказаться наравне с великими умами и общественными лидерами, нужно просто зайти к ним в аккаунт. Бобчинский и Добчинский XXI века не стали бы упрашивать Хлестакова, чтоб передал императору, что, мол, живут где-то такие-то,— достаточно просто написать императору коммент.
Эта публичность по определению коллективна: возможность заявить о себе, прокричать "я существую!" интересна только в психологическом плане, для дел общественных важнее, что эти бесчисленные "я" в цифровом мире складываются в некий единый всевидящий фасеточный глаз. Они показывают себя друг другу, друг на друга смотрят и транслируют друг через друга информацию об окружающем мире. С этой новой коллективностью связано некоторое количество утопий (в том числе уже явно несбывшихся): предполагалось, что "мудрость толп" способна заменить традиционные медиа, традиционные партии, вообще переустроить общество на более разумных началах — точно так же, как тысячи энтузиастов по заранее заданным правилам написали лучшую в мире энциклопедию, а тысячи водителей, подключенных к единой экосистеме, создали самую удобную в мире службу такси. С обществом пока не получилось, но совокупные усилия пользователей так или иначе по-новому размечают реальность. Мы сами не заметили, как ориентация в пространстве (географическом, социальном или культурном) перестала зависеть от экспертов, которые способны составить для этого участка реальности релевантную карту. Сегодня мы покупаем ботинки, идем в кино, выбираем, какой дорогой проехать, основываясь на чужих оценках, просмотрах и рейтингах. Эта коллективная карта требует от каждого участия: давая возможность ориентироваться по чужим мнениям и оценкам, она заставляет оставить свои.
Эта среда дала человеку публичность. Человека стало видно. Студент и космонавт в ней равны, они оба получили голос, шанс быть услышанными. В каком-то смысле это универсальный социальный лифт
Мудрость толпы перестала нуждаться в услугах экспертов, эксперты существуют в ней на равных правах с остальными — и у этого неожиданного равенства есть побочные эффекты. С одной стороны, сколько бы ни говорили сегодня об угрозах тоталитаризма, коллективная машина по производству мнений делает его невозможным. Из рук условного начальства выбита монополия на распространение информации и определение истины, пользуясь термином антрополога Алексея Юрчака, "авторитетный дискурс". Голос власти, который доводится до населения общенациональными каналами ТВ,— лишь один из множества голосов; само обсуждение предполагаемой реанимации тоталитаризма становится возможным именно благодаря социальным медиа. С другой стороны, поток мнений пользователей размывает не только голос власти, но и любой авторитетный голос. Человек, отдавший десятки лет изучению московской архитектуры или проблем Ближнего Востока, оказывается лицом к лицу с комментаторами, которые потратили на эти специальности три минуты времени. Ответом на любое компетентное суждение может быть обвинение в продажности или альтернативная конспирологическая теория. Стихийно возникающий консенсус побеждает рациональные аргументы, распространяющийся вирусным образом миф побеждает очевидность. Дивный новый мир постправды создают не СМИ, которые якобы намеренно искажают информацию, а обычные пользователи, у которых просто нет времени разбираться, где правда.
Уравнивание речи накладывает отпечаток на содержание речи. В фейсбуке часто приходится слышать — мол, люди совсем перестали понимать смысл написанного. Возможно, люди никогда его и не понимали, только у них не было инструментов, чтобы это непонимание проявить,— но, скорее всего, скорость общения в социальных медиа сама по себе требует известного упрощения. Реакции должны быть мгновенными, простыми для восприятия и предельно эмоциональными — если не зацепить внимание прямо сию минуту, лента уедет вверх, и ничего уже не вернуть. Обсуждение более или менее любого вопроса в этой среде требует максимального его упрощения, чтобы в пределе можно было ответить "да" или "нет", занять позицию в одном из двух противостоящих окопов. Новая коллективность, которая обещала совместный труд для общей пользы, превращается в поле, изрытое множественными линиями фронта: сегодня мы ссоримся по поводу насилия в школе, завтра по поводу сотрудничества с властью, послезавтра — из-за мелких несогласий по предыдущим поводам. Что же до совместного действия, то оно оказывается попросту невозможным — что бы ни говорили теоретики "революций 2.0", интерфейс социальных медиа куда больше подходит для наблюдения и обсуждения, а также "для привлечения внимания", чем для планирования и координации сложных проектов с вовлечением многих людей.
Интерфейс этой среды постоянно настаивает на том, что она готова под тебя подстроиться, ты сам выбираешь, что тебе нужно, а ее алгоритмы как бы намекают, что они знают о твоих желаниях даже больше, чем ты. Жить с мыслью о том, что какая-то неведомая машина составляет твой психологический портрет по лайкам, а еще всю твою переписку с котиками теоретически могут читать товарищи майоры всех возможных спецслужб, конечно, неуютно. Но пугает даже не то, что за нами следит ЦРУ или ФСБ,— а то, что нас видно вообще всем. Нас видно условным друзьям: выкладывая фотографии или оставляя комменты, ты всегда сообщаешь о себе что-то такое, чего не хотел бы рассказывать. Нас видно условным контрагентам — рейтинги водителей в "Убере" или нянь в Kidsout дисциплинируют работников так, как не смог бы ни один надзиратель с резиновой дубинкой, а комментарии владельцев квартир в Airbnb заставляют даже прожженного неряху убирать за собой. Нас видит Google, Apple и их многочисленные мелкие аналоги; для них мы не более чем алгоритм, чье действие нетрудно предсказать по исходящим от нас потокам данных. Уже сегодня они понимают, когда нам нужно показать рекламу часов, а когда — проморолик трусов, лет через пять они смогут безошибочно предсказывать, за кого мы проголосуем на выборах; лет через десять — выбирать для нас партнера лучше, чем мы можем это делать сами, и точно рассчитывать сумму медицинской страховки, исходя из того, чем мы заболеем в следующем году (и хорошо еще, если это будет делать Google, а не условный Рос-за-всеми-надзор). Во многих отношениях это удобно — хотя при таких перспективах придется немного пересмотреть вопрос о случайности или свободе воли, и расставаться с этими представлениями о себе неприятно.
«Новая прозрачность» — не в том, что все теперь знают, где ты обедаешь и куда едешь в отпуск, а в том, что выстроенная тобой автоконцепция выдает тебя с головой
У этой "новой прозрачности" существуют естественные границы. Все, что происходит с тобой в этой среде, на самом деле происходит не с тобой. Это пространство именно что пронизывает, прослаивает, по-своему картографирует реальность — но никогда не совпадает с ней, а твое сетевое присутствие, в каких бы формах оно ни проявлялось, никогда не совпадает с настоящим тобой (оставим в стороне вопрос, что такое "настоящий ты", и существует ли он вообще; так или иначе у каждого есть об этом свое интуитивное представление). Ты можешь постить фотографии с пляжа Сен-Тропе или чекиниться на автомойке под Нагатинской эстакадой, писать тонко выстроенные эссе или оставлять односложные комменты — все равно это некоторая проекция тебя в публичном пространстве, построение автоконцепции, как называла это Лидия Гинзбург. "Новая прозрачность" — она не столько в том, что все теперь знают, где ты обедаешь и куда едешь в отпуск, а в том, что в конечном счете то, как выстраивается эта автоконцепция, что-то говорит о тебе, выдает тебя с головой.
Это "второе я" странным образом связано с первым: кажется, чем больше эмоций мы в него инвестируем, тем меньше остается нам самим. Оно разоблачает нас перед другими — и одновременно нас подчиняет; оно вовлекает нас в конфликты, которые прокатываются по этому коллективному полю, как тихоокеанские ураганы — и выматывает, опустошает нас, словно мы и вправду жертвы какого-то невидимого катаклизма. Оно в конце концов не позволяет от себя отвязаться — ученые уже давно рассказали о микроинъекциях дофамина, которые поступают в мозг и вызывают почти наркотическую зависимость.
Но бог с ним, с дофамином — люди со временем выучат правила гигиены; много что на свете вызывает привыкание, но в большинстве своем мы как-то научились с этим жить. Аддикция не в дофамине как таковом: человек — существо социальное, а вся социальность теперь именно в этой среде; если ты хочешь знать, где и что происходит, или просто поговорить с друзьями за жизнь — вот голубая иконка на айфоне, тебе сюда. Точно так же человек бывает привязан к поездкам на рыбалку или разговорам на кухне; просто теперь социальность приняла новую форму. Можно только позавидовать социологам — все, что раньше существовало в скрытом виде, а сегодня стало проблемным и наболевшим, фиксируется прямо на экране, в реальном времени; заходишь в фейсбук и смотришь, в какую сторону сдвигаются границы языка или там гендерные стереотипы. Общество говорит с собой о самом себе — интерфейс устроен так, что оно делает это эмоционально, необдуманно, перебивая друг друга, на всех обижаясь и забывая, о чем говорили вчера; но другого, до такой степени в буквальном смысле, "общественного пространства" у нас нет.
Приобретения
Публичность. Нас всем видно. Обещанное когда-то право на 15 минут славы реализуется ежеминутно.
Общение. Фраза "давно не виделись" потеряла смысл: общение со знакомыми и незнакомыми людьми происходит ежеминутно.
Скорость. Поиск нужной информации, проверка фактов, выяснение, где и что происходит, не говоря уже о доступе к книгам и фильмам, теперь происходит за секунды.
Ориентация в пространстве. Сеть накладывает на обыденную реальность сетку из коллективных указаний и рекомендаций: мы узнаем, куда идти, что делать и как все устроено, потому что другие люди в интернете уже подумали об этом до нас.
Драйв. В конечном счете, к сожалению или к счастью, от всего этого невозможно оторваться.
Потери
Приватность. Интернет — дом со стеклянными стенами: по следам, которые мы оставляем в цифровом пространстве, о нас можно узнать почти все.
Независимость. Интернет — идеальное место для манипуляций: нашими мнениями и суждениями управляют специалисты по кликабельным заголовкам, активная часть френд-ленты и невидимые алгоритмы поисковых машин.
Достоверность. Информации много, а времени на нее мало: в этой ситуации слухи, сплетни и заведомую неправду почти невозможно отличить от проверенных новостей.
Экспертиза. Специалисты, эксперты, носители академического знания оказались на равных с конспирологами и троллями. Всех слышно одинаково.
Покой. Мы подключены к цифровым устройствам так же, как наши домашние электроприборы к сети. Даже когда мы не смотрим в экран смартфона, он все равно постоянно напоминает о себе.